Через плечо Лайзы Ромео вдруг заметил, как из шатра вышел Люциус. Еще одна мысль неясно вспыхнула в его голове. Он не понял ее значения, но понял, что именно надо было делать.

– Нет, у меня нет девушки! – Влруг прерывисто прошептал он и, обхватив руками ее голову, притянул ее к себе, привстал на носки и прильнул к ее пухлым губам неловким, но горячим и долгим, весьма убедительным поцелуем. Он увидел Люциуса, который ошеломленно замер у входа в шатер. Спустя мгновение, Люциус метнулся обратно внутрь. Ромео тут же неловко оттолкнул девушку от себя и скороговоркой выпалил:

– О, Лайза, прости! Прости! Прости! Ты…я…я не знаю, что на меня нашло! Блин, жара какая. Блин! Блин! Вернемся к репетиции! Давай быстрее!

Не дожидаясь ответа, он помчался к театру. Ему было не по себе. Но он подавил в себе это чувство.

В течение последующих трех часов он терзал актеров наглыми придирками и бесконечными повторами. Особо досталось Минотавру и Ариадне.

Сразу по окончании репетиции, Ромео со всех ног побежал к машине, только бы не встретиться с Лайзой. Люциус догнал его и запрыгнул в автомобиль в тот момент, когда нога Ромео уже прижала педаль газа.

– Ты знаешь, Ромс, на самом деле ты просто урод!

– Угу. – согласно кивнул он.

– И я б тебе, гад, снес башку на фиг! – гневливо добавил Люциус.

– Угу, – еще раз с согласием кивнул Ромео. Про себя он торжествовал. Он отомстил за подозрения, что Люс заигрывал с его матерью.

Непонятно, правда, что теперь делать с Лайзой, так как он понимал, что рисковал испортить отношения с исполнительницей главной роли.

Но, в самом крайнем случае, незаменимых нет. На роль можно найти кого-нибудь другого.

А еще он вдруг обнаружил, что на Лайзу и ее мнение ему было совершенно наплевать! Это было новое и странное ощущение. Еще он подумал, что все равно, он не смог бы ни с кем встречаться из-за мамы. А в партнеры на одну ночь Лайза была плохим кандидатом.

– Да что ты все угукаешь, слышь?! Угу, угу… Скажи что-нибудь в свое оправдание, мелкий гад!

– А в чем я должен оправдываться? – Ромео невинно округлил глаза и захлопал пушистыми ресницами. Этот взгляд ангелочка служил его абсолютным оружием против любых нападок. Все сердца таяли. Растаял и Люс. Он махнул рукой, чуть слышно ругнувшись.

– Разве на тебя можно обижаться, чертов пупс? Но ты меня сегодня достал! Что за виды ты заимел на Лайзу? Ты ж знаешь: она моя!

– Брось, Люс. Во-первых, с чего это вдруг она твоя? Во-вторых, ты знаешь, что Лайза не в моем вкусе. А в-третьих, у меня все равно нет…м-м…времени встречаться ни с кем. – Не мог же Ромео прямо сказать, что у него есть ревнивая мать, из-за которой он не мог иметь девушку. – Так что, может, трахну ее разок, и все!

Подобную непристойность он выдал впервые в жизни. А это, оказывается, было так легко!

Он расхохотался, когда увидел, как переменилось лицо Люса при этих словах.

– Люс! Ну ладно, ты что! Это я просто грязно шучу! Ха-ха-ха!

– Кретин ты! И шутки у тебя кретинские. – С обидой буркнул Люциус.

Ромео хлопнул друга по плечу и поддал газу.

2.

Хотя ему удалось перевести свой неожиданный поступок в шутку, он все равно чувствовал неприятный осадок внутри, и знал, что такой же осадок остался в душе у Люциуса. Именно поэтому Люс с наигранным интересом вперился взглядом в проносящийся мимо пейзаж. Именно поэтому он не копошится в настройках радио в поисках новых подпольных радиостанций. Именно поэтому он угрюмо молчит. Иначе Люс болтал бы без умолку. Ромео невольно вздохнул и украдкой глянул на друга. Тот бросил на него молниеносный взгляд, вздрогнул бровями и немедленно отвернулся, вдруг начав напевать что-то себе под нос.

– Может, включишь радио? – предложил Ромео. Он чувствовал себя виноватым. За что? Почему? Люс был виноват перед ним! За что? Почему? За то, что ему показалось, что тот заигрывал с его матерью? А кто сказал, что так и было?

Какое-то странное неудобство не давало Ромео покоя. Это было все равно как сидеть стуле без одной ножки.

Люциус пожал плечами и снова бросил на Ромео молниеносный взгляд, и снова вздрогнул бровями.

– Есть хочешь? – спросил Ромео, желая избавиться от мерзкого чувства.

– Ну, типа того… – как будто из одолжения, после паузы сказал Люс.

– Супер! Тогда поехали! Я угощаю! – Ромео был счастлив. Кружка пива, хороший салат и кусок мяса живо вернут доброе расположение духа обоим друзьям.

«И что же у тебя внутри, мальчик?» – внезапно подумал Люциус, почему-то засмотревшись на руки Ромео, крепко сжимавшие руль. После сегодняшнего происшествия с Лайзой, он вдруг почувствовал, что все же не до конца знал своего лучшего друга. Эти маленькие руки, такие нежные, но такие крепкие, розовые пальцы с вечно обгрызанными ногтями такие тонкие, но такие цепкие.

«Так ли ты прост, как я думал? А может быть, я не знаю тебя вовсе?»

Вдруг зазвонил телефон Ромео. Одной рукой придерживая руль, он начал рыться в карманах джинсов в поисках трубки. Казалось, прошла целая вечность, пока он все-таки выгреб ее из штанов, чуть не пересчитав капотом все деревья по обочинам дороги. По взгляду Ромео, которым он скользнул по дисплею трубки, Люциус понял, что звонила «Да-да, Мегера!»

– Да, мам! Да, мам. Да, репетиция закончилась. Нет, мам, пока не домой. Мам, я за рулем. Нет, мамочка, я не смогу пообедать дома, я …. Мам, я с Люциусом. – Интонации Ромео взлетали и опускались, лицо покрылось пятнами. – Нет, мам, мы поедем в хорошее место. Мы поедем в «Джулиани». – Тут он нервно выдохнул, но голос его оставался спокоен. – Мам, я не стану есть жареную картошку. Я помню, что у меня гастрит… и пиццу не буду. Я помню, что ее делают из обьедков.

Люс наблюдал за Ромео и только диву давался его выдержке. Сам-то он давно бы послал ее гулять.

– Да, мам, я скоро буду. – Тут в его голосе стали появляться чуть заметные нотки раздражения. – Мама, ма-моч-ка, я за рулем! Да, хорошо, мам. Я тоже тебя люблю! – Он суетливо сделал обрыв связи и хотел швырнуть телефон на заднее сиденье, но в последний момент сдержал свой порыв и аккуратно положил его рядом с собой.

– Ну, старик, она тебя и достает! – задиристо воскликнул Люс. Ромео сжал зубы и уставился на дорогу. – В конце концов, тебе уже 22 года, а ты отчитываешься как пятилетний маменькин сынок!

Ромео очень захотелось дать ему по голове. Потому что не надо озвучивать его собственные мысли! Но вместо этого он сухо произнес:

– Ты знаешь, что папа умер давно. Она меня любит и боится, чтобы со мной ничего не случилось. Кроме меня у нее никого больше нет. Она нервная. Я должен ее беречь.

– Вот именно, старик! Папа умер, прости меня, но очень давно! Своей заботой она убивает тебя. Ей найти бы себе лучше хахаля! Тогда б ей было не до жареной картошки! Было бы, что другое пожарить!