Тем временем в Англии ввели новый налог, и народ наконец восстал. Наместник жестоко подавил это восстание, но уже чувствовалось огромное недовольство беспределом королевской власти, создавшей против себя национальную оппозицию.

А Ричард, грозя кулаком в сторону Парижа, восклицал:

– Ты предал меня, негодяй! Ты нарушил свою клятву! Но я больше не считаю себя твоим вассалом. Я свободен от клятвы верности, и я начинаю против тебя войну, Филипп Капетинг!

Филипп остался без союзников в лице принца Джона и Шотландии, купившей независимость от английской короны, к тому же у него было недостаточно войск. Он осадил Верней на юге Нормандии, но вынужден был отступить. Ричард догнал его у городка Фретваль и навязал сражение. Собственно, не сражением это можно назвать, а небольшой стычкой. Однако английский монарх составил о ней панегирический письменный документ, являвший собой не что иное, как орудие политической пропаганды. Незначительный эпизод она превращала в целое событие, сгущая краски, прославляя английского короля как бесстрашного и умелого полководца. Он пишет, как разбил армию Филиппа Августа, как она в панике бежала от него. Под ней провалился мост, три десятка рыцарей пошли на дно реки, а французский король наглотался воды и его чудом удалось спасти. Затем он описывает собственные ратные подвиги: тут он и копьем вышибал из седла всадников одного за другим, и один взял в плен больше ста французских рыцарей, которые, едва завидев его, тут же побросали оружие. Потом трофеи: лошади, копья, мечи. Сотни коней и возов с оружием он захватил!

Бахвал! В упоении значимостью собственной персоны он не понимал, что выглядит в этом документе жалким самовлюбленным хвастуном, преувеличивавшим значение победы при Фретвале в десятки раз!

Однако поражение дорого обошлось Филиппу: он оставил на месте схватки свое имущество и казну, дабы не попасть в постыдный плен. Там же оказались и свитки с записями его ленных прав. Непростительная глупость! Год спустя она заставит короля внимательнее присмотреться к Луврской башне, подумать о ней с большим уважением, нежели прежде, и отныне доверять ей казну и документы, как и было задумано им ранее. Ибо к тому времени королевский двор перешел к практике подсчета и учета всего и вся, к бухгалтерии, которая раньше сводилась лишь к кухонным исчислениям. Однако невозможным оказалось вести счет деньгам, которые поступали в королевскую казну из многочисленных и богатых владений короля. Поэтому он ввел систему счетоводства. Давно пора было, поскольку владения его расширились, увеличились доходы. Рост торговли, прибыли с ленных земель, налоги, пошлины, присоединение Артуа и Вермандуа – все это существенно поднимало доходы короны, которые после Фретваля стала пуще глаза беречь Луврская башня.

И это способствовало упорядочиванию сил и средств. Король должен был знать, на что он рассчитывает. Эти сведения доставляли ему счетоводы, имевшие реестры, где указывалось количество людей и повозок, которые обязались поставить королю в случае созыва ополчения 83 королевских города и аббатства. Нешуточное число и немалые цифры. Наверно, этому помог Фретваль, и английский король, забравший добычу, злорадно улыбался, тыча пальцем в сторону отходящих французских войск. Напрасно он так, по-скотски. Вернул хотя бы свитки, отослав гонца. Но не пожелал в упоении победой.

А Филипп получил урок. К нему добавился другой. Он жалел, ох как жалел о неудаче с датской принцессой! Случись все иначе, и Кнут помог бы ему флотом, они бы договорились, тем более что императору в данное время было совсем не до Дании. И уж тогда датчане изрядно потрепали бы Ричарда, так что едва ли треть его войска добралась бы до Нормандии, где сидел принц Джон. А там и братец достойно встретил бы недавнего пленника и разбил бы его сообща с Филиппом… Но не сложилось. И еще больше после этого Филипп возненавидел Ингеборгу, а с Ричардом, потеряв завоеванные земли в Нормандии, он заключил перемирие сроком на полтора года.

И вовремя. Заиграли, закрутили неожиданно шальные ветры с Атлантики. Тотчас сильно задуло с севера. Встретившись у границы Нормандии и Бретани, оба вихря ринулись на континент, все сметая на своем пути. Неистовый ураган, повалив и разбив колосья чудовищным ливнем, погубил урожай, уничтожил плоды; вырывал с корнем и ломал деревья, убивая людей и скот. А ранние заморозки сгубили последние колосья, что еще остались. Добавим к этому нашествие армии грызунов и вредителей перед самым ураганом, частые выезды сеньоров на охоту или на войну, когда безжалостно вытаптывались поля, орошенные крестьянским пóтом…

И вот он – голод! Страшный голод, который окутал Францию на несколько лет. И все эти годы люди обдирали кору с деревьев, варили похлебку из болотных трав и лебеды, пекли лепешки из белой глины, поедали кошек, собак, крыс и мышей. И умирали сотнями, тысячами. Воевать никто не стал бы. Не до того было. И оба короля хорошо понимали это, когда подписывали мирный договор.

Ураган встал на пути войны!

Пока ее нет, Филипп весь в хозяйственных делах. И снова он обращает внимание на массивный донжон на западе.

– Лувр – не только башня, защищающая город от врагов, но и крепость, а потому ее следует обнести стеной, – заявил он на собрании старшин города во главе с прево. – Кроме казны и документов, копии которых следует хранить в королевском дворце, она станет тюрьмой и арсеналом. Цепь от Лувра до башни де Нель защитит город от набегов незваных гостей. Она будет погружаться в воду для пропуска торговых судов. В будущем, вероятно, я стану жить в Луврской крепости; увы, мне становится тесно в старом дворце. А тюрьму перенесем в другое место.

– В предместье Сен-Мартен нет церкви, – доложил прево. – Жители недовольны. Каждый раз им приходится идти в город на литургию или церковные празднества. Они уже и место выбрали, и священника нашли, и название дали новому храму: Сен-Никола.

– Они готовы даже половину расходов на строительство взять на себя, – сказал один из эшевенов.

– Что ж, в таком случае вторая половина будет оплачена из королевской казны, – ответил Филипп.

Клирики скрипели тростниковыми перьями, занося сказанное на пергамент.

– Вот еще что, – продолжал король. – При соборе Богоматери надо открыть еще одну школу: городу нужны законоведы, медики, ученые, учителя. Париж растет, скоро перелезет и через эту стену. Как тут быть без школ, ведь вон сколько людей, многие хотят учиться – познавать философию, медицину, языки соседей. Много будет учеников, среди них чужие. Неизбежны ссоры с горожанами. Знаю, как не любят они чужаков. Коли так, дарую школам привилегии: не станут зависеть от королевского прево. Пусть преподаватели и студенты подчиняются ректору кафедральных школ. Лишь бы учились люди. Центром просвещения и ученой мысли мечтаю сделать Париж, дабы восхищались народы столицей Франции!

Мне известно, что выпускники школ посвящают себя не Господу, а знатному господину или своему государю. Такие люди у меня есть: Гарт, Герен, Андрэ Капеллан. Церковь противится такому положению дел, не желая понимать, что ученые люди должны быть повсюду и приносить своими знаниями пользу государству, а не только Церкви. Об этом буду иметь беседу с представителями духовенства. Пусть поймут: нынешний сеньор уже не тот, что был столетие тому назад. Он жаждет знаний, хочет читать книги, грамотно управлять своей землей. Кто же обучит его, если не выпускники школ? И я усмирю Церковь в этом направлении, – пусть смотрит вперед, а не живет понятиями времен Карла Мартелла. Недовольных буду лишать сана. Я – за ученость, за университеты, и первый будет основан на холме Святой Женевьевы, где ныне живут и учатся студенты.