Через неделю она вернулась в школу, и мы долго ее не видели, а из Челтнема она ни разу не написала матери.

Осенью 1922 года Жанна ушла в монастырь, Лиззи закончила школу и поступила в Кембридж на классическое отделение. Я был удивлен, что отец на это согласился, поскольку знал, что он не признает высшего образования для женщин, но, очевидно, он более не мог бороться с не по-женски сильной тягой Лиззи к знаниям, а она продолжала восторгаться университетской жизнью. Мы по-прежнему редко ее видели, но незадолго до Рождества 1922 года она вернулась в Корнуолл на пару недель и на следующий день после приезда пришла на ферму. Не ожидая гостей, мать уехала в Зиллан, а я, поскольку было воскресенье, был дома, и мне пришлось развлекать Лиззи в гостиной до прихода матери. Поначалу я не знал, о чем с ней говорить, но волноваться мне не следовало; я и забыл, что Лиззи всегда было что сказать.

— …Поэтому мне кажется, что даже ты его теперь пожалеешь, — услышал я, когда мне удалось сосредоточиться на разговоре. Мне надоел длинный панегирик Кембриджу. — Подумай сам, Маркус мертв, Мариана в Шотландии, Жанна — в монастыре, я — в Кембридже, Джан-Ив — в Итоне, а ты для папы — отрезанный ломоть. И кто остается ему для компании? Конечно, Хью заходит два-три раза в неделю и просто сбивается с ног, изображая почтительного сына, но у них с папой мало общего, и они быстро надоедают друг другу, хотя и сохраняют приличия. Правда, Адриан приедет на Рождество на этой неделе, но он слишком занят подготовкой к священническому сану, а в свободное время занимается благотворительностью, поэтому теперь редко приезжает в Пенмаррик. Остается Уильям, но он плохой компаньон, потому что по меньшей мере три вечера в неделю проводит у Чарити Рослин — хоть бы он на ней уже женился! Кому какое дело, что она когда-то была местной гулящей? Нет, правда, если задуматься, папе повезло, что у него есть Элис Пенмар. Если бы не она, ему бы было очень одиноко.

Элис Пенмар.

Я вспомнил ту ужасную сцену у отца в кабинете перед войной. Элис в то время была влюблена в меня, во всяком случае, она так говорила, но это было очень, очень давно, времена переменились, и люди тоже.

— Интересно, правда? — продолжала тараторить Лиззи. — Я и Элис плохо ладим — она слишком любит командовать, слишком уверена в себе! — но, должна признать, разговаривать с ней интересно, она явно не дура. Она всегда ужинает с папой, когда Уильям остается у Чарити и дома больше никого нет. Они с папой очень… дружат.

После минутного размышления я осторожно спросил:

— Ты думаешь, она старается с ним подружиться?

— Ты хочешь сказать, что она — его любовница? — с интересом спросила Лиззи. — Я так не думаю. Мы с Джан-Ивом потихоньку об этом спорим. Он думает, что да, но я не уверена. Элис не такая. Я не говорю, что все нецеломудренные женщины должны выглядеть, как Чарити Рослин, но мне кажется, что в них что-то должно быть, а этого чего-то в Элис нет. Она такая чопорная, такая правильная, так похожа на синий чулок! Я просто не представляю, что она и папа — ну, ты понимаешь, о чем я… Но Джан-Ив не согласен. Говорит, что Элис как раз из тех, кто может забыть о добродетели просто от отчаяния. А ты что думаешь?

У меня на языке вертелся вопрос о Джан-Иве, о котором она так часто говорила, но я не стал задавать его. На самом деле Джан-Ив меня не слишком интересовал; мы никогда не виделись, потому что он не приходил на ферму, и я давно решил, что мы навсегда останемся чужими.

— Как ты думаешь, Филип? — повторила Лиззи, возвращая меня к мыслям об Элис Пенмар. — Ты можешь представить себе Элис падшей женщиной?

Я издал короткий смешок и подошел к окну, чтобы посмотреть, не возвращается ли мать из Зиллана.

— Ты ведешь слишком откровенные разговоры, Лиззи. Это результат продвинутого образования? — сказал я, думая совершенно о другом.

Я думал о том, что, по слухам, законы о разводе могут измениться, и женщина сможет претендовать на развод единственно на основании измены, а не как до сих пор, когда ей требовалось доказать, что муж с ней не живет. Думал о том, что отец не захочет, чтобы внучка его давнего и ценного друга, зилланского священника, была замешана в скверном скандале. Я думал о том, что если буду осторожен, если у меня будет достаточно доказательств и если законы изменятся в пользу матери, то смогу нащупать отцовскую ахиллесову пяту, а эта ахиллесова пята была бы мне очень полезна в случае, если на шахте в будущем возникнут серьезные проблемы.

— Да-да, очень интересная мысль, — сказал я наконец Лиззи. — Надо об этом подумать.

7

Вскоре после этого у нас с отцом снова возникли трения. После нашей последней ссоры наступило затишье, но я знал, что рано или поздно мы опять схлестнемся. В 1923 году, после того как шахта платила изрядные дивиденды в течение трех лет, для Сеннен-Гарт наступили плохие времена и она понесла убытки. Из-за неисправного оборудования произошел несчастный случай, и, конечно же, мне ничего не оставалось, как немедленно заменить его на этом участке, чтобы поддержать стандарты безопасности, которыми шахта уже славилась. Поскольку свободных денег не было, мне пришлось взять кредит. Кредит был небольшим, но пришлось платить проценты, и поэтому еще больше живых денег будто ушло в песок.

Ситуация на шахте заставила меня еще раз обсудить с отцом положение Хью, но отец был тверд в своем решении, я — в своем, и Хью остался праздным джентльменом. В тот год его доходы неоправданно выросли; он так хитро играл на фондовом рынке, что смог отвезти Ребекку в Лондон и жить там, как лорд; дома его финансовые дела тоже улучшились — Джосс Рослин, его тесть, умер от пневмонии, и хотя он вычеркнул дочь из завещания и оставил все деньги и имущество единственному сыну Джареда, Саймону-Питеру, Джаред от имени сына отдал Ребекке семейный дом внаем за бесценок. Она не хотела принимать его, но Хью решил иначе. Прекрасно представляю себе, как он радостно потирал руки. Когда они переехали в Морву, воспользовавшись предложением Джареда, он отдал земли фермы Деверол тому, кто предложил больше денег. Таким образом, улучшив жилье и увеличив доходы, он опять уселся на задницу и приготовился проводить больше времени с ребенком и женой. Насколько я знаю, они коротали время на пикниках или купаясь в близлежащих бухтах. Хью был хорошим пловцом; представляю себе, как он торжествовал, демонстрируя свои таланты восхищенной жене, а потом лениво загорал рядом с ней на пляже. Такая жизнь прекрасна, если любишь бездельничать. А никто не любил бездельничать больше, чем Хью.

Мы с отцом еще раз обменялись горькими письмами по поводу праздной жизни Хью, но это была пустая трата времени. Поскольку шахта балансировала на грани финансового краха, я не мог решить, кого ненавижу больше: отца или Хью.

Шел 1924 год, когда Джеймс Рамсей Макдональд[13]впервые привел к власти лейбористскую партию. Я голосовал за его партию, как и большинство моих друзей, хотя мать пришла от этого моего решения в ужас и назвала мои политические взгляды «неприличными». Несмотря на свое происхождение или, может быть, как раз поэтому, она твердо полагала, что голосовать за консерваторов было проявлением хорошего вкуса. Точно так же, как проявлением хорошего вкуса было посещать церковь каждое воскресенье, правильно держать нож и вилку и носить длинные юбки.