Мне было неловко, что она так суетится. Когда приехал отцовский шофер, я с облегчением вырвался с фермы и сосредоточился на вечере с Хеленой.

Я не вращался в модном обществе и понятия не имел, что происходит в Лондоне, но, конечно же, не забыл, как вести себя в месте, подобном «Метрополю»; десять лет деревенской жизни не стерли манер, привитых в детстве. «Метрополь» был все той же душной гостиницей с псевдофранцузским меню и фальшивой атмосферой, но некоторые посетители меня потрясли. Там присутствовало несколько женщин с короткими волосами, в коротких платьях и уродливых колье, а одна даже курила на публике. Я подумал: «Если это происходит в Пензансе, то что же творится в Лондоне?» — и, развеселившись, представил, как была бы шокирована мать подобными переменами в поведении светских дам.

— Слава Богу, вы не похожи на этих людей! — прямо сказал я Хелене. — В жизни не видел такого количества невоспитанных женщин.

Она засмеялась.

— Я рада, что вы так говорите! Я уже начала чувствовать себя не только старомодной, но и кричаще одетой.

— Ерунда!

Когда мы сделали заказ, я завел разговор о ее брате и спросил, не улучшается ли его здоровье, но она прямо сказала мне, что он обречен на неподвижность до конца своих дней и надежд на выздоровление нет.

— Печально, — сказал я, беря в руки столовую ложку, потому что подошел официант с первым блюдом, — но, по крайней мере, он ведь не совсем парализован. Хоть это хорошо.

Она мельком на меня взглянула. Ее глаза были холодными и зелеными, цвета морской воды у скал на мысе Корнуолл.

— Да, — сказала она. — Он может двигаться от талии и выше.

Я долго пробовал суп, говорил, как он вкусен. Она сказала, что ее суп тоже вкусный. Мы улыбнулись друг другу.

— Надеюсь, Жанна не очень докучает вашему брату, — осторожно предположил я. — Она теперь постоянно пропадает в Ползиллане!

— Да нет же, Боже мой! Вовсе нет! Вы не представляете, как он изменился с тех пор, как Жанна стала регулярно его навещать. Она вызывает в нем интерес к жизни, он больше не впадает в депрессию и стал не так сентиментален, как раньше. Он с нетерпением ждет ее визитов.

— Это хорошо, — непринужденно сказал я. — Я боялся, что он просто слишком вежлив, чтобы просить ее не приходить так часто.

Хелена покачала головой.

— Нет, ее визиты ему несказанно приятны. Мне кажется, она ему очень нравится.

— А мне кажется, что ей очень нравится он, — добавил я.

— Да, мне тоже так кажется. — Хелена была спокойна, держала себя в руках. Мне было приятно, что она не жеманничала и не краснела при обсуждении этой щекотливой темы.

— Как вы думаете, он ее любит? — спросил я через некоторое время.

— Возможно, — ответила Хелена. Она снова подняла на меня свои холодные, зеленые глаза, а потом отвела взгляд. — Но, конечно же, о браке и речи быть не может, — сказала она, — если Джерри на самом деле любит ее, он оставит свои чувства при себе. Он не может ожидать, что такая девушка, как Жанна, свяжет себя с человеком, прикованным к инвалидному креслу.

Для того чтобы выяснить это, я и привез ее в Пензанс. Я с облегчением откинулся на стуле и начал получать удовольствие от еды, но, разумеется, вечер еще продолжался, и мне пришлось напрячься и поддерживать разговор. В ушах звучал серьезный, тихий, мягкий голос Розы Парриш: «Нельзя пригласить даму на ужин, а потом только и делать, что игнорировать ее».

Но остаток ужина был достаточно легким. Я расспрашивал Хелену о ее семье и том месте в Уорикшире, где она родилась. Ее мать умерла, когда Хелене было три года, а отец погиб в бурскую войну; Джералд был ее единственным родственником.

— Когда война закончилась, я хотела жить одна, — сказала она. — Я была уверена, что Джералд женится, а если бы он женился, мне бы не хотелось продолжать жить в одном доме с ними. Но потом Джерри ранило, и я решила, что мне следует быть с ним, пока я свободна.

— Ему повезло, что у него есть вы, — механически вежливо произнес я и поинтересовался: — А есть ли у вас средства, чтобы жить одной?

— О да, — ответила она, ничуть не смутившись. — У моего отца были необычные для человека его поколения взгляды на жизнь, и он решил поделить деньги между нами.

— Понимаю, — бесстрастно сказал я, едва справившись с удивлением.

Джералд Мередит содержал свой особняк на широкую ногу. Там было достаточно слуг, чтобы жизнь в разваливающемся особняке казалась сносной, несколько садовников, чтобы усадьба выглядела безупречно, команда конюхов, чтобы ухаживать за лошадьми хорошей породы. Мне стало интересно, один ли содержал Мередит особняк или с помощью сестры.

— …Поэтому мы с Джералдом не зависели друг от друга, когда умер кузен Алджернон, — говорила она. — Мне повезло больше, чем большинству девушек.

— Поэтому старый Алджернон… ваш кузен… оставил усадьбу вашему брату…

— Нет, он умер, не оставив завещания. Не правда ли, смешно? Казалось бы, если человеку девяносто шесть лет, он уже давно должен был приготовить завещание, но это было не так. Как ближайшие родственники, мы с Джералдом унаследовали имение в равных долях.

— А-а, — протянул я, слишком потрясенный, чтобы сказать что-либо еще.

Мне никогда не приходило в голову, что Хелена может быть очень богата. Не то чтобы это имело для меня значение. Деньги были мне безразличны, хотя я не отказался бы от пачки-другой фунтов на новое оборудование для шахты. Но ведь никто не продает себя за несколько сотен футов лестниц и несколько тысяч труб.

Вскоре мы вышли прогуляться по эспланаде. Ночной воздух был прохладен, но не холоден; светила полная луна, превращая море в одеяло из черных и серебристых лоскутов, и я остановился посмотреть на воду. Мне никогда не надоедало смотреть на море, я одинаково завороженно мог любоваться прибоем на северном побережье и короткими, едва заметными волнами на юге.

Молчание Хелены, стоявшей рядом, было мне в новинку, и я отдал должное ее хорошему вкусу. Большинство женщин не удержались бы от банальной фразы о том, как прекрасен лунный свет.

Я решил, что Хелена Мередит мне нравится. В ней не было ничего неприятного. Ее изящная фигура была эффектно подчеркнута одеждой; ее внешность не раздражала, мне нравились ее светлые волосы и глаза. Я восхищался тем, что она не говорит ничего глупого или сентиментального, а более всего я восхищался ее самообладанием. Эта женщина, думал я, никогда не устроит неприятной сцены. Меня потянуло к ней, а когда мы расстались, у меня мелькнула смутная мысль, что надо бы ее еще раз пригласить на ужин.

На следующее утро мать в нетерпении ждала меня за столом, накрытым к завтраку.

— Расслабься, — сказал я ей, пока она суетилась вокруг меня, подавая яичницу с беконом. — Он неизлечимо парализован ниже пояса, и он не собирается делать Жанне предложение. Мне, пожалуйста, три тоста и немножко того нового варенья.