— Со мной все в порядке, — коротко сказал я. Наверное, напряжение сцены с Хью и его удар под дых плохо повлияли на желудок, но теперь мне стало лучше и хотелось только поскорее спуститься в шахту к друзьям. — Все хорошо, — сказал я Джеку. — Ничего страшного. Все хорошо. — И, все еще слизывая кровь с разбитой губы, я начал путешествие на сорок второй уровень под корнуолльское море.

2

Тревоз назвал Хью сумасшедшим, сказал, что его оскорбления были полнейшей чушью. «Сумасшедший» и «чушь» — это самые печатные эквиваленты слов, которые он использовал.

— Проблема с мистером Хью, — мрачно сказал Тревоз, — в том, что он джентльмен, черт бы его побрал, и ни черта не знает о шахте. Конечно, ты ничуть не хуже любого корнуолльского шахтера! Конечно, ты любишь шахту! Все, кто с тобой работал, скажут то же самое. Мистера Хью просто завидки берут, сынок, вот так, потому что ему никогда не стать таким мужчиной, как ты, и у него никогда не будет столько друзей, как у тебя, а ежели это не так, то я — не Алан Тревоз. Какой наглец, — говорил Тревоз. — Чертов джентльмен. — В устах Тревоза слово «джентльмен» было худшим оскорблением, и мне стало лучше. А эпитет «чертов» в его тираде прозвучал всего раз, но я не могу цитировать все его сквернословие.

Я рассказал ему, что отказал Хью в работе, и растолковал, почему.

— Верно! — одобрил мои действия Тревоз. — Ну и проблемы же у тебя с этой твоей семейкой!

Но худшие проблемы были еще впереди.

Отец принял сторону Хью, сказал, что желание работать в семейном деле очень похвально, и велел мне нанять его без проволочек.

— Нет, — твердо заявил я, — я объясню, почему. Я ему не доверяю. Он станет воровать, как только я отвернусь.

— Ерунда! — воскликнул отец. — Ясно как Божий день, что ты отказываешься нанимать Хью, потому что не хочешь признать, что запустил бумажные дела. Ты не хочешь признать, что Хью лучше тебя разберется с административными проблемами, которыми ты сейчас завален…

Это поставило меня в неудобное положение, потому что я понимал, что помощь в офисе мне нужна. Но я не мог признать, что мне нужен Хью.

— Я найму кого-нибудь себе в помощь, — сказал я, — но только не Хью. Ты не можешь заставить меня нанять его.

— Почему не могу? Шахта ведь не твоя, и ты это знаешь, хотя я и позволяю тебе обращаться с ней так, как будто она твоя. Но она принадлежит мне, и не просто принадлежит, я еще контролирую компанию…

— Да, но…

— …и подписываю чеки.

Этой угрозы как раз и не хватало, чтобы я вышел из себя. Несколько минут я орал на отца, осознавая, что проиграл, — шахте очень нужны были деньги, чтобы она работала и была безопасной, поэтому отцовские деньга были жизненно необходимы, и их нельзя было игнорировать. Он мог пригрозить выгнать меня и прекратить платить мне жалованье — с этим я смирился бы, потому что в случае необходимости мог бы работать и бесплатно, но я не имел права допустить, чтобы он лишил шахту финансовой поддержки. Поэтому все, что я мог сделать, — это упрямо повторять:

— Я буду работать с любым клерком, кроме Хью. Я ему не доверяю. Больше мне нечего сказать.

— Очень хорошо, — сказал отец, — но Хью все равно будет получать жалованье, хочешь ты этого или не хочешь. Не вижу, почему он должен страдать от твоей тупости и несправедливости.

Мне показалось, что я плохо расслышал.

— Ты хочешь сказать, что я должен платить Хью, даже если он ничего не будет делать?

— Именно так.

— И платить новому клерку?

— Естественно.

— Но это значит, что мне придется платить два жалованья вместо одного!

— Это твое решение, не мое.

— Но шахта не может этого себе позволить!

— В таком случае, если ты действительно заботишься о шахте, тебе придется работать с Хью.

— Черт… тебя… побери… — Я был вне себя от ярости. — Я не буду работать с Хью! — заорал я. — Не буду! Я лучше отдам большую часть моего жалованья, чтобы компенсировать убытки, но с ним работать не буду! Черт бы побрал вас обоих!

С этими словами я развернулся, вышел из комнаты и захлопнул дверь так сильно, как только мог.

Позднее, когда гнев утих, я с горечью и отвращением понял, как ловко Хью обвел меня вокруг пальца. По возвращении в Корнуолл он сказал, что ему нужна работа, где за минимум усилий платили бы максимум денег, и теперь получил ее: ему надо было только сидеть на заднице и изображать из себя праздного джентльмена, пока мои деньги, тяжелым трудом заработанные на Сеннен-Гарт, текли на его банковский счет.

3

Мы остались единственной работающей шахтой к западу от мыса Корнуолл. Мы остались одной из немногочисленных работающих шахт во всем графстве. Потому что шел 1919 год, а двадцатого октября 1919 года пришел конец шахте Левант.

Шахта протянула еще несколько лет, пока шахтеры работали выше штольни, но мы все прекрасно понимали, что это конец шахты, которая наравне с Долкоутом, Кукс-Китчен и Боталлаком была одной из величайших шахт в истории Корнуолла.

Легендарная Левант! Для меня и много для кого еще ей не было равных по великолепию, это была самая могучая шахта в Корнуолле, самая богатая медью и оловом среди всех богатых шахт северного корнуолльского побережья. А теперь Левант умерла. Поначалу в это было трудно поверить. Когда новость разлетелась по всей Англии, а затем и по всему миру, Сент-Джаст оплакал шахту потрясенным молчанием. Левант умерла. Левант, которая была настолько велика, что ни один человек не знал ее всю, шахта, которая далеко выдавалась в море и углублялась на сотни саженей под корнуолльские утесы. Легендарная Левант! Шахта, куда шахтеры уезжали работать на этом чудовищном изобретении, подъемнике для людей, который за тридцать минут доставлял их в сердце корнуолльской земли; великолепная, внушающая благоговение Левант, где залежи были велики, как соборы, и пение шахтеров отдавалось эхом, словно они находились в огромной церкви. Уникальная Левант! Нет такого шахтера, который не знал бы о ней и не восхищался ею, как самой невероятной шахтой изо всех.

Но теперь Левант мертва. Она начала умирать тихим октябрьским днем 1919 года, когда ее наконец закрыли в последний раз после долгих конвульсий. Ее великолепие закончилось навсегда, галереи были отданы крысам и поднимающейся воде. До сих пор можно ходить по наземным постройкам, бродить среди гниющих руин над мысом Корнуолл, пробираться между горами шлака, поросшего сорняками; до сих пор на скале можно видеть моторный цех, а иногда, в тихие ночи, можно услышать рев печи и смех шахтеров, уходящих из раздевалки. Можно еще гулять по поверхности Левант, потому что поверхность ее покуда жива. Но вглубь шахты спуститься уже нельзя.

Потому что двадцатого октября 1919 года случилось несчастье. Около сорока шахтеров, а я знал их всех, никогда больше не увидели дневного света. Вечером они, как всегда, поднимались на поверхность, когда неожиданно подъемник с треском и ревом обрушился в забой, и больше уже ничего не было, кроме пыли, мертвых тел и плача женщин на земле.