— И ничего не кряхтел, — ответил я собидой. — У меня там все в порядке. Это у тебя…

— Что? — спросила она. — У меня анус скавернами?

— Нет, — согласился я с объективностьюспортсмена. — Анус у тебя чудо. Модифицировала или такой и был?

Она посмотрела в удивлении.

— А тебе не все равно? Или ты биокон?

— Нет-нет, — сказал я поспешно, — что ты!..Конечно, все равно. Главное результат.

— И как? — спросила она. — Ладно, не мучайсяс ответом. Я и так знаю, что анус у меня отпадный, все хвалят.

— Ты вся отпадная, — сказал я тихо.

Она повернулась ко мне и спросила негромко и с недоверием вголосе:

— Правда?

— Правда.

— Это тебе так сказали… или ты сам решил?

— Что мне другие? — ответил я с обидой. — Мывсегда все делаем по-своему. Даже если сосед прав, скорее шагнем в неправость,чем дадим подумать на себя, будто на нас подействовали… У тебя и здесьтаблетки?

Она кивнула, на блюдце выкатились мелкие цветные шарикидраже.

— Ты разве не принимаешь?

— Только дикари не принимают, — ответил я.

Человек, как ни крути, все-таки обезьяна, хоть и наиболееразвитая и социализированная. Но все, чем наполнена жизнь человека: война,культура, искусство, религия, политика, этикет, — лишь продолжениеобезьяньих инстинктов. Сейчас же мы, начиная принимать препараты новогопоколения, вступаем на первую ступеньку изменения самой сути человека… точнее,сходим с той линии, что роднит нас не только с обезьяной, а через нее со всемипредками, вплоть до амебы.

— А тетракс пьешь?

— Рассасывал под языком, — сказал я.

— А я колола, — призналась она. — Такдействует быстрее. Неужели я прошла дальше тебя?

Я покачал головой:

— Я тоже сперва колол. Но так слишком взрывной эффект,а длится всего семь часов. А когда под языком — голова ясная, а памятьабсолютная двенадцать часов!

— И все это время держишь под языком?

Я рассмеялся:

— Не все, но приходится долго, ты права. Что делать,технологии пока несовершенны…

Я услышал писк и ощутил царапанье в кармане, словно тампроснулась мышь и пытается выбраться. Алёна смотрела, как я запустил руку вкарман и что-то там ловил, в ладони появилась крупная капля ртути размером сгрецкий орех. Алёна смотрела с любопытством, у меня Claytronics-2, первыйвыпуск, стоит баснословно дорого, это потом цена упадет в разы, а сейчас у меняв ладони предмет зависти модниц. Сверкающая капля на миг вытянулась,превращаясь в видеокамеру, я подвигал пальцами, еще не наловчился моментальнонаходить нужное мне, и Алёна успела увидеть с десяток разных вещиц, пока у меняв руке не оказался обычный мобильник. Он в две секунды расплылся в тонкуюлепешку, застыл, превратившись в экран. Изображение в триколоре, Тимур на фонегородского пейзажа, в руках лист бумаги, и сразу возопил возмущенно:

— Ты посмотри, разве это не свинство?

Буковки мелкие, рассмотреть не удавалось, я сперва зуммил допредела, потом махнул рукой и направил на стену. Автоматически включилсяпроектор, стена превратилась в огромный экран. Я пробежал глазами по ясночитаемым строкам, в окошке появилось лицо Тимура, он с ходу комментировалотдельные пункты.

Я поморщился:

— Ну и что?..

— Они же сперли! — крикнул Тимур. — Заворовство идей суды теперь головы снимают! А там не только идея, но и кускипрограммного кода!

— Доказывать придется долго, — сказал я ссожалением. — Но пусть Мясоедов ворует, пусть… Мы даже в суд подавать небудем.

— Почему?

— Пусть увязнет, — пояснил я. — Идея нашего«Виртуального мира» замечательная, но… хороша для вчерашнего и сегодняшнегодня. Для завтрашнего — надо иное. Мы это сделаем! А он прогорит… Ладно, Тимур,у меня сегодня очень серьезный день, а завтра вообще ждет чуть ли не плаха.Давай, увидимся!

Я отключил связь, Алёна перехватила мой внимательный взгляд,вскинула брови:

— Ты чего?

Я сказал с откровенностью человека, который вот-вот станетпрозрачным со всеми его мыслями и чувствами:

— Похоже, я хочу тебя затащить в постель.

Она наморщила нос:

— Да зачем это тебе?

— Не знаю, — ответил я с неловкостью. —Атавизм. Когда тащишь женщину в постель, то вроде бы утверждаешь над ней своепревосходство.

Она мягко улыбнулась:

— Володя, тебе не надо утверждать свое превосходствонадо мной! Я его и так признаю целиком и полностью. Ты — лучший, ты — умнейший,ты самый креативный, ты вообще самый замечательный!

Я пробормотал:

— Даже самые лучшие женщины предпочитают, чтобы их подругхвалили за ум, а не за крутые бедра и шелковый анус. Так и мы предпочитаем,чтобы нас хвалили вовсе не за ум…

Она расхохоталась:

— Но ты же не таков?

— Я тоже так думал, — пробормотал я.

— И что изменилось?

Я прямо посмотрел на нее.

— Сам не понимаю. Это что-то в тебе. Признавайся, что?

Она пугливо осмотрела себя, даже попыталась заглянуть заспину, выворачивая шею, как скрипачка.

— Давай спать, — предложила она. — Меня озноббьет перед днем завтрашним.

Утром, накачавшись крепким кофе, мы молча и на трясущихсяногах вышли и спустились в подземный гараж. Алёна смотрит подбадривающе, но явидел, что и она трусит, однако — настоящая женщина! — изо всех силподбадривает меня, самца, который должен идти впереди стада и рушить все преграды.

Выруливая на дорогу, я кивнул на тротуар:

— Женщины одна другой краше… Это и твоя клиникаработает! Улучшаете мир…

Она ответила отстраненно:

— У меня в глазах рябит от одинаковых лиц. С этойчертовой хирургией пошло расслоение женщин на два типа.

— Всего-то, — сказал я не столько потому, что ойкак интересно, а чтобы не молчать и не придумывать ужасов больше, чем уженапридумывал. — А какие?

— Одни, — сказала она, — ориентируются насильных и решительных мужчин…. точнее, вообще на мужчин. Потому делаютвнешность беспомощных дурочек. Здесь, как понимаешь даже ты, особенно мощноесоревнование. Хирурги могут выполнить любой заказ, а столько одинаковых дурех водном месте… гм… многовато.

— А второй тип?

— Те, кто махнул на мужчин рукой. Или денег нет напластические операции, или же, наоборот, слишком много. Могут либо покупатьнужных себе мужчин, либо получать оргазмы другими способами. Как понимаешь,когда деньги есть, это тем более не проблема. Такие женщины резко отличаются отпервого типа.