– Женя, мы с Димой венчались… – тихо проговорила она, не в силах поддержать его план.

– Чушь. Если хочешь, мы и это исправим – ты послушай телевизор, там у них в шоу-бизнесе все разводятся и по сотому разу венчаются, только бабки плати.

Соня возмущённо открыла рот, но Женя тут же приложил ладонь к её губам, приказывая молчать. И она промолчала.

– Я знаю, ты взяла из детдома мальчика, – продолжал он.

– Я не против. Дам ему свою фамилию. Если хочешь – заведём ещё детей. Я в состоянии их содержать. Не захочешь – воля твоя. Соня, я никогда и ни перед одной женщиной так не унижался. Меня – умоляли, я – никогда. И всё-таки я здесь, я делаю это.

Проговорив это, он вздохнул и уставился на Соню с осуждением. Она не знала, что и думать – то ли это связано с его речью, то ли он требует исполнить, наконец, свою роль.

– Для того чтобы потом попрекать всю жизнь? – бесцветно произнесла Соня, словно выполняя приказ.

– Ни одного попрёка ты не услышишь. Но в ответ я потребую одной вещи. Ты полностью прервёшь с ним все отношения. Никогда больше не произнесёшь его имя. Никогда не встретишься, даже чтобы вернуть ему вещи. Если надо, я сам передам. Никогда не будешь разговаривать с ним – по телефону или в инете. Согласна?

– Никаких отношений больше нет. Всё давно порвано…

Ей становилось всё противнее играть в эту игру, особенно после того, как она так гневно обличала притворство и ложь – вчера, с Митей. Но, в конце концов, она-то ведь не собирается замуж на самом деле! «Никаких последствий, только, чтоб снять жучки!» – уговаривала она себя. Ну, не будут же Калюжные проверять – спит ли она с Женей.

«Я не буду спать с Наташкой! Это – фикция», – вспомнила она вдруг Митины слова, и на душе потемнело. Только отступать было поздно.

А Женя наслаждался двусмысленностью ситуации, даже не скрывая этого.

– Ты согласна выйти за меня?

Не дождавшись ответа, он схватил Соню за руку и произнёс:

– Иди ко мне, детка… Пожалуйста, вспомни, что между нами было. Тебе было хорошо со мной. Я никогда не забуду той ночи… Нашей ночи.

Соня ошеломлённо таращилась на него – до какого предела можно притворяться?

– Я хочу быть с тобой. Прямо сейчас, – заявил он.

В его глазах мелькнула насмешка, и в то же время зажглось настоящее острое желание. Женя прищурился. Он вдруг потянул Соню на себя, с силой обхватил её за талию так, что она оказалась прижатой к нему всем телом, жарко провёл рукой по её спине.

Не ожидавшая подобной наглости, Соня дёрнулась, толкнула его, но он так крепко стоял на ногах, что она сама чуть не отлетела к стене. Настаивать Женя не стал. Усмехаясь одними губами, он сложил руки в притворном раскаянии, потом сделал строгое лицо и кивком указал на ночник с подслушивающим устройством – продолжаем, мол, продолжаем, чего ты?

– Не сейчас… – едва сдерживая ярость, выговорила она. – Я сейчас не готова…

– Конечно, детка, прости, – серьёзно ответил он. – Я всё понимаю. Мы поговорим об этом завтра. Или когда ты будешь готова. Кстати, у тебя лампочка криво висит. Этот сопляк, небось, даже уровнем пользоваться не умеет.

Женя протянул руку к ночнику, пошарил на нем и вдруг воскликнул:

– Смотри… подожди-ка… ни фига себе!

Он очень естественно показал голосом, что впервые видит жучок.

– Кто-то установил у тебя прослушку!

– Не может быть… Зачем? – наверное, Соне не хватало артистизма, но она попробовала изобразить изумление и тревогу.

– Так… Мне надо сейчас уехать. Я всё выясню, не волнуйся. Приду к тебе завтра, и мы закончим наш разговор.

Соня подняла брови, но промолчала. В конце концов, надо как-то решить вопрос с жучками – иначе никакой жизни не будет. Нет, Женя прав – пусть Калюжные отстанут от неё навсегда!

Она чувствовала себя виноватой – сыграть роль ей практически не удалось. А ведь Женя пришёл её выручить, защитить, хотя и знает, что всё между ними кончено. И сейчас – рискует, отправляясь к Калюжным. Никто другой не предложит ей такой помощи.

– Хорошо. Я буду тебя ждать, – повинуясь порыву, сказала она.

Женя несколько секунд удивлённо вглядывался в неё, желая понять, какой смысл она вкладывает в эти слова. В его глазах появилась нескрываемая надежда.

– Я приду, детка, – сказал он.

Забрал с тумбочки листок со своими указаниями, бесшумно сложил и убрал в карман, потом обулся и вышел, аккуратно заперев за собой дверь собственным ключом.

* * *

У Сони осталось ощущение, что на неё вылит ушат помоев. На сердце было так тяжело, как если бы она и в самом деле собралась изменить Мите. Теперь она с ужасом представляла, что Женя снова объявится, но и одновременно ждала его, чтобы понять, чем всё закончилось. «Я попробую уговорить их снять жучки и оставить тебя в покое», – так, кажется, он написал на бумажке.

А почему бы сразу не снять, раз уж он все их нашёл своим хитрым прибором? Наверняка Женя это умеет. Тем более что Калюжные услышали главное: у Сони с Митей всё кончено. По её убеждению, этого должно быть вполне достаточно. Но Женя считает, что она, как минимум, должна согласиться выйти за него замуж. А вдруг Калюжные не успокоятся, пока не услышат конкретного ответа? И Женя снова придёт и потребует разыгрывать фарс…

Кстати, его осведомлённость о делах и планах Калюжного, о его конфликте с сыном, о Вадике и о прослушке казалась Соне всё более странной, даже подозрительной. Уж если Калюжные нашли Вову, то не вхож ли к ним и Женя? Но всё-таки Соня не могла в это верить: Женя не предатель, он был когда-то близким ей человеком. И у него есть свои способы получения информации.

В этот день Соня забрала Вадика пораньше. Она захватила санки и, не заворачивая домой, повела его кататься на горку. Вадик радовался, а она оттягивала возвращение. Дом, в котором хозяйничают чужие люди, приходят и дотрагиваются до её вещей, перестал быть её домом. От каждого его угла веяло подлостью, всё казалось осквернено. Соня впервые подумала, что будет рада уехать из этой квартиры – пусть Вова её делит! Это уже не мамин дом, и не тот, в котором они были так счастливы с Митей. Он полон теперь одиночества, страдания и угрозы.

На другое утро Соня, приведя Вадика в группу, обнаружила вместо Танечки свою бывшую сменщицу.

– Ты уже вышла?

Соне не удалось скрыть удивление и досаду – обычно Надька «болела» не менее двух недель.

Та махнула рукой – погоди, мол, и пошла рыться в кладовке.

Увидев подмену, Вадик напрягся и встал, как вкопанный, на пороге.

– Ничего, милый, Надежда Петровна только до обеда, – прошептала ему на ухо Соня.

Надька вышла к ним в раздевалку – никого, кроме них, там сейчас не было.