других: слуг, смотрителей, юных талантов, имен которых он так и не узнал. Остров обрушился, смялся под своим весом, оставив после себя лишь глубокую впадину, в которой осела ночная тьма.

Марлоу.

Вот единственное, что крутилось в его голове. Марлоу. Он остался на острове. Как бы Чарли ни старался не думать о нем, перед его мысленным взором снова вставали образы того, как Марлоу опускается в орсин, как рассеиваются духи мертвых, как угасает исходящее от кулаков мальчика голубое сияние, как раздается взрыв. Чарли опустил голову, на его глазах выступили слезы. Он вернулся на остров и обследовал руины в поисках своего друга, но, конечно же, не нашел его. Теперь для Чарли существовал только этот мир. Позже, вернувшись в поместье, он бродил по развалинам, звал мисс Элис, Комако, Рибс, Оскара – кого угодно, хоть кого-нибудь, но никто не отзывался. В Карндейле не было никаких признаков жизни. В конце концов он увидел мисс Дэйвеншоу под рухнувшей балкой в том месте, где когда-то находился дверной проем восточного крыла. Всю ее с ног до головы покрывала белая пыль, из-за чего она походила на лича. Он не знал, что случилось с остальными. Может, они бежали, или пали где-то вдалеке отсюда, или погребены под завалами прямо у него под ногами – ему было неизвестно, и неизвестность была ужаснее всего.

Именно так. Он просто не знал, что делать. Что бы ни случилось с Джейкобом Марбером и его личем, их тоже нигде не было. Он оттащил мисс Дэйвеншоу подальше от развалин и попытался привести ее в чувство, а когда ничего не вышло, беспомощно огляделся вокруг, взвалил ее на плечи и начал долгий подъем вверх по холму прочь от развалин, как можно дальше от них. В его голове не было ни одной ясной мысли, кроме этой. Мисс Дэйвеншоу крепко сжимала в руках наполовину сгоревший блокнот в кожаном переплете. Мальчик попытался забрать его, но ему не удалось разжать ее пальцы, и он сдался.

Оставив преподавательницу на холме, Чарли вернулся обратно, пробрался через развалины и отыскал в уцелевшем после пожара сарае деревянную тачку. Он порезал руку об осколок стекла в разбитом окне и какое-то время просто наблюдал, как из его грязной ладони на тачку медленно капает кровь. Но эта боль не имела никакого значения. Не для хаэлана.

Он вытащил тело миссис Харрогейт из лодки на берегу озера, где оставил его раньше, и, скрестив руки мертвой на груди, положил ее в тачку ногами вперед и покатил к хребту холма. Отчасти он не знал, чем еще себя занять, а отчасти ему казалось неправильным оставлять ее там. Мисс Дэйвеншоу все еще не шевелилась. Он понимал, что дым привлечет местных жителей и что до прибытия констеблей и газетчиков остается недолго – самое позднее до середины утра. Ему хотелось уйти до этого. Он знал, что Шотландия – это не штат Миссисипи, но все же не хотел оказаться единственным выжившим – молодой чернокожий парень в окружении трупов белых.

Но едва розовые лучи утреннего солнца осветили озерную гладь, мисс Дэйвеншоу очнулась, со стоном приподнялась на локте и повертела головой из стороны в сторону.

– Кто тут? – прохрипела она.

Какое-то мгновение Чарли не мог вымолвить ни слова.

– Это я, Чарли, – наконец торопливо произнес он, овладев собой.

Он глотал воздух и всхлипывал, плечи его поднимались и опускались. Мисс Дэйвеншоу молчала, на ее лице промелькнуло множество самых разных выражений.

– Чарли… Мы?.. Кто-нибудь еще?..

– Остались только мы, мисс Ди, – сказал Чарли. – Живых я больше не нашел. Только мы.

На рукаве женщины в том месте, где он к ней прикоснулся, остался кровавый след. Чарли удивленно взглянул на свою ладонь. Порез на ней не заживал.

Размышляя об этом позже, Чарли пришел к выводу, что это, по всей видимости, было дело рук Бергаста, схватившего его за руку на краю орсина. Каким-то образом он высосал талант Чарли, опустошил его, сделав совершенно обычным, как все ничем не примечательные люди.

Осторожными, неловкими движениями он обмотал кусками разорванной рубахи горящее от боли запястье, а затем и кровоточащую руку. Почти сразу же сквозь повязку просочилась кровь. Боль отдавалась во всей руке пульсацией. Чарли был слишком удивлен и измучен, слишком переполнен печалью и гневом из-за всего случившегося, чтобы осмыслить эту новую потерю.

– Может, потом талант вернется? – испуганно прошептал он, обращаясь к мисс Дэйвеншоу.

Она протянула к нему окровавленную руку, словно желая поддержать его, и вздохнула:

– Ох, Чарли.

Тело миссис Харрогейт они оставили во дворе Карндейла, накрыв его простыней, зная, что местные жители похоронят мертвых. Так предложила поступить мисс Дэйвеншоу. Среди обломков они нашли кое-что, что можно было взять с собой: дорожный саквояж, кое-какие продукты из кладовой, одежду – самую чистую, какую только можно было раздобыть. Мисс Дэйвеншоу велела ему проверить сарай. И в перевернутом горшке он нашел кошелек с монетами и пачку банкнот и принес их ей. От трупов в поле он держался подальше, а под конец, увидев торчащую из-под обломков маленькую мальчишескую руку, он посмотрел на нее, вернулся назад и больше не возвращался к пепелищу.

К тому времени, когда длинные тени достигли края озера, они уже двинулись в путь. Вдалеке показались приближавшиеся всадники. Чарли и мисс Дэйвеншоу перелезли через низкую каменную стену. За их спиной дымились сгоревшие хозяйственные постройки Карндейла.

Позже их подобрал направлявшийся на рынок фермер, и остаток пути до Эдинбурга они проехали в телеге. Добравшись до Принсес-стрит, они сразу же пошли на вокзал и купили там билет до лондонского Кингс-Кросса.

– Там мы сможем скрыться, – объяснила мисс Дэйвеншоу.

Чарли не спросил зачем, от кого и надолго ли. Он лишь продолжал трогать свои бинты, ощущая не отпускающую его колючую боль. Преподавательница сказала, что они поедут на юг в принадлежащий институту дом, где останутся на некоторое время, пока не решат, что делать дальше.

Конечно же, она имела в виду дом на Никель-стрит-Уэст.

Постепенно Чарли свыкся с мыслью о том, что он теперь «изгнанник», то есть бывший талант. Как и его отец в свое время. Если дар не вернется, то Чарли ничем не будет отличаться от Элис или от своей матери, а он любил этих женщин и восхищался ими. Тем не менее его удивляло, что он не сильно расстроен произошедшими с ним переменами. Каждое утро он просыпался, ощущая на коже темный лондонский воздух, зашнуровывал ботинки, чувствуя пульсирующую в пальцах кровь, и думал о Марлоу, который остался один в стране мертвых. В такие моменты его собственные несчастья казались менее значительными. Вместо того чтобы сосредоточиваться на них, он вспоминал нищего мальчика из Натчеза – приговоренного к смерти, пугавшегося своего таланта, запутавшегося и считавшего себя самым одиноким на всем белом свете. Тот мальчик теперь казался ему совсем другим человеком – человеком, которому он хотел бы сказать: «Да, дела у тебя неважные, но все наладится».

Потому что так и было. Теперь он это прекрасно понимал. Даже несмотря на все произошедшее. После встречи с Маром, Ко, Рибс и Оскаром, после того как он узнал о своем отце, после того как прошел через орсин и побывал в мире мертвых, те далекие дни детства казались сном. Он своими глазами видел, как из орсина выходят духи, как они набрасываются на сердце глифика. Видел, как другр лишается своей силы и как его лучший друг исчезает в другом мире, запечатывая проход. В душе Чарли поселилась новая тихая скорбь. Скорбь не только о его потере. Его единственное в мире убежище сгорело, друзья пропали или даже погибли. Кем бы он ни был сейчас и кем бы ни стал в будущем, он больше совсем не походил на того мальчика, которым был когда-то.

Несколько недель они жили в старом доме миссис Харрогейт, хотя Чарли было в нем жутковато: его преследовали тени прошлого, образ крадущегося вдоль стен лича, когти которого однажды вцепились ему в горло. Он вспоминал и призрачный Лондон другого мира, прихожую того, словно погруженного в воду дома, и всякий раз при выходе на улицу он был вынужден подавлять дрожь. Но выбирались они, в основном только чтобы купить еду и предметы первой необходимости. Чтобы попасть в дом, им пришлось взломать замок, и, хотя Чарли сделал все возможное, чтобы починить ворота, они все равно не закрывались как следует, так что они с мисс Дэйвеншоу не теряли бдительности. Она держалась тихо и постоянно размышляла о наполовину