Он продолжал бормотать, но Яр его уже не слушал. Неживые попортили урожай… Уж не осерчавший ли полевой, которому никто не принёс обещанный подарок? Наутро после Вельгоровой ночи Яру было не до соломенной куклы, а кроме него никто об уговоре не знал. И теперь неизвестно, переживёт ли зиму Заречье, а с ним и окрестные деревни, и сама Вихора. Да что же это! Может он сделать хоть что-нибудь во благо, а не во вред? На всё оставшееся золото купить зерна в изобильных южных краях, чтоб отправить в Вихору? Вернуться и выжечь к лешему всю распоясавшуюся нежить, от полевого до русалки? Или лучше не вмешиваться больше, раз выходит только хуже?

Батрак неласково встряхнул Яра за плечо.

– Господин тебя требует, – сердито гаркнул он. – Иди вон в горницу, там ждут.

Яр механически повиновался. Может быть так, что в постигших Вихору бедах нет его вины? Мог рябиновский сокол рассердить полевого, могла напроказить какая-нибудь пришлая нежить?.. Даже если вдруг и так, всё равно итог один. Ничего не исправить. А предотвратить можно было. Если б не полез наводить свои порядки, никого не спросив. Если б не сцепился по глупости с Малом. Если б смотрел в оба и говорил с деревенскими почаще да поласковей…

– Заснул ты, что ли? – рявкнул Влас. Яр встрепенулся, торопливо вскочил: сокол и его подручный уже встали из-за стола. – Пошли, говорю, глянем, что там за лихоманки такие.

– Они ж только ночью лезут, – рассеянно возразил Яр. Вот что: надо по возвращении в город испросить себе денёк-другой, купить зерна… Если всё делать с умом, никто его не поймает… – Сейчас прячутся, не увидим ничего.

– Увидим, что где, – сокол упрямо покачал головой. – Поймём, чего делать надо. Ты давай, умник, думай поменьше да смекай пошустрее.

Да, с зерном, пожалуй, единственно правильная затея. В Гориславль они вернутся до заморозков, на торжище ещё найдётся хотя бы дюжина мешков. На весь Вихорский край, понятно, мало, но хоть сёстрам помочь… Яр почти не слушал, что говорил Влас по дороге в поля. День выдался солнечный, почти тёплый; туман разошёлся, залёг в перелесках и в приречной низине. Сокол, наученный, видимо, местными, от Ивны держался подальше, шёл пашнями, то и дело забирая поближе к лесу. Хлеборобы поработали здесь на славу: на полях – только жнивьё, ни одного брошенного снопа; пар заботливо перепахан, за межой показалась из земли озимая рожь. Влас оглядывал округу с гордостью, будто сам возделывал здешние пашни.

– Я тут нынешним летом полудницу уморил, – похвалился сокол. Яр глянул на него с уважением: одному против полудницы, да без волшебного дара… – Хитрость здесь есть. К реке той, вишь, неживые ходить боятся. И вода-то бегущая, и, говорят, худо им там. Ежли огнём как следует поприжать, так и пересилить можно с божьей помощью.

Это если тварь не успеет жизнь выпить из незадачливого охотника. Дранок принялся выспрашивать у Власа какую-то чушь; Яр обычно для порядка тоже задавал пару вопросов, но на сей раз говорить не хотелось даже ради предосторожности. Что за засаду затеял сокол – лихоманок, что ли, по одной ловить? Так для этого долго готовиться не надо, выходи в чисто поле да знай себе успевай целиться. Тем более рожь уже сжали, высокие травы скосили – ничто не мешает…

– Гляди-ка, а я и не приметил, – Влас подошёл неслышно, из-под ладони всмотрелся в выступившую из-за холмов даль. – Знамёна-то, поди, не наши? Не медвежьи?

Яр тоже сощурился. Видневшиеся вдалеке шатры он едва заметил, не задумался даже, что значит их присутствие. А знамёна меж тем и впрямь не походили на княжеские.

– Кто там?

– Агирлановы мытари, – выплюнул Влас. – Плохо, что они тут.

– Почему плохо?

– А так и тянет передушить паскуд, – сокол недобро усмехнулся и огладил рукоять меча, – да перед богами совестно.

К вечеру, когда мало-помалу развеялись последствия вчерашнего веселья, Воронцы оживились и всерьёз заинтересовались столичными гостями. У колодца собралась небольшая толпа – кто пожаловаться на нерадивого домового, кто шепнуть про соседа недоброе слово, кто просто так, поглазеть на сокола. Яр стоял поодаль, но всё равно нет-нет да ловил на себе любопытные взгляды. Ещё бы: Дранок, хоть и остриженный самым позорным образом, очевидно свой – белобрысый, с носом-картошкой и пухлыми веснушчатыми щеками, а вот темноволосый полукровка здесь, как ни крути, чужак.

– Больно грозен ваш сокол, – негромко сказал Яру стоявший рядом молодой паренёк. На Власа он смотрел без приязни, беспокойно теребил висевший на шее грубоватый, явно самодельный оберег. – Боевитый али что?

Яр пожал плечами. Уж, наверное, знает, с какой стороны за меч хвататься. На себе проверять неохота.

– Всё крамолу выискивает, – продолжал деревенский. Оберег он крепко сжал в кулаке. – Был тут в самую страду. Знахарке нашей бедной всю душеньку измотал, ан не наелся…

– Он неживых ловит, – для порядка возразил Яр.

– Да уж конечно, ловит.

Короткий этот разговор даром не прошёл. Откушав за хозяйским столом и перебравшись в отведённую гостям комнатушку, Влас поманил к себе Яра и, сверля его недобрым взглядом, спросил:

– Ты про что с Мижатой говорил? Я видал, у колодца он с тобой рядом стоял.

– Да ни про что, – легко солгал Яр. Он привык при соколе каменеть лицом, чтобы ничем себя не выдать. – Спросил, кто я таков. Сказал, раньше меня при тебе не видал.