на свете, и больше ли графоманов сейчас, нежели в Советское время — я отвечал, что это никому не известно. Потому как, с одной стороны, их должно стать больше, потому что людей просто становится больше. Одновременно, стать графоманом гораздо проще — экономя леса (заменив машинописную страницу на электронный экран), тиражированием своих текстов можно заняться в Сети. С другой стороны, часть психической энергии «канализируется», как говорят психиатры, другим способом — ну там, политической активностью, люди помоложе норовят что-то сплясать или спеть, а некоторые стремятся всё же написать что-то ради денег. Тогда писали для журналов и газет, которых уж точно расплодилось немерено по сравнению с временами Советской власти, потом начали писать в Интернет и, наконец, в социальные сети.

Можно судить и рядить о том, станет ли графоман известным писателем. Я думаю, что, разумеется, может. Потому что в давно погубленной жадными издателями книжной индустрии всё смешалось. Кто писатель, а кто нет — решает не арбитр изящного, а телевизионный редактор, безвестная девушка, которая вбивает маленькие буквы после фамилии, которые будут показаны внизу, под говорящей головой.

Вот Брежнев — не писатель, хоть книги издавал и даже получил за них Ленинскую премию, а имярек — писатель. Быть по сему. Популярность и коммерческий эффект — явление многофакторное, зависит оно от рекламы, от маркетинговых ходов, от позиционирования писателя на рынке, от его внешних данных и особенностей биографии. А, совсем забыл, — ещё от интересности текста. И что ж, на графомана может возникнуть отчаянный спрос.

Бороться с графоманами всё равно, как с порнографией. Натужно и противно, а главное — без толку. Нужно лишь отвести резервацию для графоманов. То есть лишить графоманов возможности заставлять насильственно обывателя читать их, графоманов, творения. Ну, и не давать возможности графоманам удовлетворять свои прихоти за счёт тех, кто этого не хочет.

Ну, там отправила жена мужика в город за швейной машиной, а он все деньги семейные вложил в печать своей стихотворной книжки. Ну, натурально, его тогда скалкой — и поделом.

Потому как сэкономь денежку на личном пиве и печатай что хочешь.

Я долго встречался с графоманами, но в особом качестве. Они приходили ко мне в редакцию и несли свои книжки. Книжки были уже изданы, и графоманы просили, чтобы об этих книгах было рассказано городу и миру. Но газетная жизнь похожа на сгущённое молоко, в ней вязнет всякая бедная графоманская муха. Богатый же графоман просто покупал кусок газетной полосы, и там про него писали приятное и радостное. Те графоманы, что были менее искушены, покупали себе какую-нибудь медаль с профилем великого русского писателя, затем другую — и ходили потом по улицам, похожие на ряженых казаков. Некоторые покупали себе ордена и премии со странными и вычурными названиями.

Я-то, признаться, не ригорист и человек корыстный. Я готов был получать деньги от графоманов. Например, графоман звонил бы мне и говорил:

— Знаешь, Владимир Сергеевич, я написал рассказ — сейчас я его тебе вышлю, а завтра приду в гости, чтобы обсудить.

И вот он приходит ко мне, бренча бутылками, с окороком подмышкой. Прочитав всё написанное, я говорю ему, что думаю (а сам на всякий случай держу тяжёлый газовый ключ под столом). Мы выпиваем, а потом я провожаю его, пригорюнившегося, до дверей.

Но до сих пор обедаю я с друзьями, к счастью, далёкими от литературы.

27.03.2017

​Классная ностальгия (о школьной элегии на кладбище советской культуры)

Давно, друзья весёлые,

Простились мы со школою.

Михаил Матусовский (1951)

Nor you, ye Proud, impute to These the fault,

If Memory o'er their Tomb no Trophies raise,

Where through the long-drawn aisle and fretted vault

The pealing anthem swells the note of praise.

Thomas Gray. Elegy written in a Country Churchyard (1751)

Валишин С., Шекет Ю. Здравствуй, школа // Энциклопедия нашего детства. — М.: Notamedia, 2017. — 172 с.

Есть особый жанр даже не в литературе, а в современной культуре — это особого рода ностальгия по СССР. Её не надо путать с политической гордостью: «Вот при прежней-то власти мы делали ракеты, а также в области балета были впереди планеты всей», или тоска по социальному равенству: «Тогда-то эти буржуи не снесли наш маленький домик, тогда простых людей в обиду не давали». Вне зависимости от справедливости этих чувств, речь идёт не о них.

Речь о той ностальгии, которая закономерно возникает у нормального человека после сорока. Он перебирает детали своего детства — был ли у него педальный автомобильчик (у меня — был, у меня был даже педальный трактор, будь он у меня теперь, я стал бы похож на поросёнка Петра). При этом включается известный механизм сожалений: «Если у тебя в детстве не было велосипеда, то, даже если сейчас у тебя есть „Роллс-Ройс“, всё равно — у тебя в детстве не было велосипеда».

Толстые состоятельные кроты, приходя на встречи одноклассников, далеко не всегда хотят показать им нынешнее величие и утвердиться над своими школьными обидчиками. Нет, вероятно, их душа очерствела, а руки по локоть в крови — но всё равно они любят своё детство, себя в детстве, и те живые декорации, что их окружали.

Так получилось, что поколение, родившееся во второй половине шестидесятых, начале семидесятых, было последним монолитным поколением. У родившихся до определённой черты есть общие воспоминания о школе, троллейбусах, пионерской организации, праздниках и парадах, армии, наконец.

Впрочем, армия в стране всеобщей воинской обязанности уже обросла серьёзным фольклором и всеми традициями субкультуры.

Иллюстрация из книги Валишин С., Шекет Ю. Здравствуй, школа // Энциклопедия нашего детства. — М.: Notamedia, 2017. — 172 с.

А тут читателю предложена история про советскую школу. На самом деле издатели обещают второй том «Игры нашего детства» и третий — «Увлечения нашего детства». Но если оставаться в рамках привязки к школьной теме, она всё равно распадается на три составляющие — культуру, связанную собственно с учёбой — все эти «пришёл из школы ученик, и запер в ящик свой дневник», с мистикой классного журнала, домашними заданиями, дневником природы, «физрой» и НВП. Вторая культура — это жизнь в школьной форме, но несвязанная с науками и их гранитом — обстрел одноклассников жёваной бумагой, школьная столовая, курение в туалете и за школой. Третья