– А можно… – тихонько спросила Эссилт, трепеща от собственной дерзости, – можно мне…

– Что? – улыбнулся Араун.

– Потрогать твои рога.

– Зачем? – расхохотался он, но по-прежнему беззвучно, не разжимая губ.

– Просто… ты во всем похож на человека, если бы не они.

– Ну, потрогай.

Эссилт встала, подошла к Королю, насмешливо глядящему на нее, и осторожно провела пальчиками по изгибам его рогов.

– Ну, как?

– Они солнечные… от них тепло…

– Это верно.

Он встал.

– Что ж, маленькая Эссилт, я приду, когда у тебя будут новые вопросы. Задавай их смелее. Не обязательно вслух. Я услышу.

– Спасибо тебе, Король.

– Быть может, тебе удастся отблагодарить меня делом.

– Каким?

– Не сейчас, малышка. Позже, – улыбнулся Араун.

Рифмач появился ближе к вечеру.

Ни говоря ничего, он…

То есть, он и так ничего не говорил, но обычно он приветствовал маленькую королеву улыбкой, жестами, ласковым кивком. А сейчас – ничего. Словно что-то терзало его душу, и он пришел не порадовать Эссилт песней, а – выговориться.

Сказать ей то, о чем во всем Аннуине ему не с кем поделиться.

И он запел, и непохожа была его песня на прежние.

ПЕСНЬ ЧЕТВЕРТАЯ

По силам ли мне поймать призрак?

Белая всадница, ты едешь шагом – но и самый быстрый посланец не догонит тебя.

Мчаться ли вскачь за тобою? – лишь чтобы убедиться, что ты всё так же далека.

Каким порывом смогу я настичь мечту?

Последовать совету бардов – и пустить моего коня шагом?

Я приближаюсь к тебе… неужели так просто?

Сердце говорит мне: нет. Пусть и согласна ты стать моею женой, но свадебного пира мало, чтобы ты осталась рядом.

Какие загадки приготовила мне судьба? На какой ждет меня роковая ошибка? На последней? На первой же?

Ты – прядь тумана поутру. Ты – лунный блик на воде. Ты – перезвон колокольцев вдали. Как удержать тебя смертному?

Накрыт свадебный пир для нас, но – вот уже другой назван твоим женихом, и должен я прислуживать ему.

…не верю своим ушам. Ты, ты сама шепчешь мне о том, как одолеть этот морок!

Значит, ты меня хоть немного любишь?

– О ком это? – спросила Эссилт. И тотчас прикусила язык: – Ой, прости. Я забыла.

Она перебирала в памяти древние сказания… свадебный пир… женихом назван другой…

– Это о Рианнон и Пуйле, да?

Рифмач кивнул – резко, несколько раз.

Словно хотел уверить маленькую королеву, что это именно о Пуйле. А не о ком-то другом.

Летние дни не жарки, да только сладкая истома сморит сильнее солнца.

И надо спешить с шитьем – но не хочется.

Всё медленнее движется игла в пальцах, всё реже поднимается над вышивкой… и в песне Рифмача – та же дрема, та же греза, и покой накатывает, будто волны на морской берег.

ПЕСНЬ ПЯТАЯ

Шепотом приговаривал прибой:

– Пойте, птицы Рианнон, пойте. Не придти смертному сну, не яриться жаркой жизни… пойте, птицы, допьяна поите пением поспешных путников. Пусть тоска их отпустит, пусть радость рядом пройдет.

Пой, прибой. Перебирай струны волн.

Пойте, птицы. Беде не случиться, горю забыться, пророчеству не сбыться.

…Так пели птицы Рианнон тем семи воинам, что спаслись из Ирландии. Семеро спасшихся, и с ними Бранвен.

Битва была позади, и побоище, и горечь потери.

Прикрыты веки Бендигейда Врана. Дремлет отрубленная голова государя Британии. Если уж мертвый не спешит – живым ли торопиться?

Доверчиво дремлет Бранвен, чародейным сном сраженная. Во сне жив ее сын, во сне любит ее муж, во сне не идут бритты войной на Эрин.

Семеро смелых, семеро спасшихся, семеро спящих.

Высок чертог в Гуэлсе, и три Двери в нем. Первую открой – туманы там, там великая власть Авалона. Вторую отвори – уйди в леса Аннуина. А третью не трожь – запретна дверь в Корнуолл.

Пируют семеро не пробуждаясь, веселятся в неведенье, невредимы и невидящи.

Спокоен могучий Вран, и забыл Манавидан, как обещал брату отнести его голову в Каэр Ллуд.

Поют птицы Рианнон, предвещая приход повелительницы.

Пир беспечальный – свадебным становится. Быть Рианнон женою Манавидана, морской с морским на земле соединить судьбу, ибо поют и поют ее птицы, и не хочет Манавидан открывать ни первые две двери, ни запретную.

Двадцать лет миновало в дремотной неге. И другие двадцать миновали. И третьи.

На исходе ж четвертых сказала Рианнон мужу: «Отвори дверь в Аннуин».

Дурной ли друг дрёма? Верный ли враг?

Ошибся Манавидан, не в Аннуин открыл дверь – в Думнонию. Ворвался в чертог ветер из Корнуолла, разогнал туманы дремы, разорвал гирлянды грез.

Очнулась Бранвен. Мертв ее сын, и муж мертв, и истреблены мужи Эрина и Прайдена из-за нее.

Горько вздохнула Бранвен – и разбилось ее сердце от горя.

Очнулся Бендигейд Вран. «Манавидан, брат мой, просил я тебя отнести мою голову в Каэр Ллуд. Отчего медлишь ты?»

С плачем умчались птицы Рианнон, ибо неподвластны были более семеро их чарам.

– Откуда ты знаешь? – прошептала Эссилт. – Тебе рассказали, кто я?

Рифмач покачал головой.

– Тогда отчего ты поешь мне о ветре из Корнуолла?

В ответ певец улыбнулся, и это можно было понимать как угодно.

Он уходит, а королева берется за вышивку – и никакой истоме лета больше не сморить ее. Словно и впрямь посвежело. Словно пронесся по лесу Муррей ветер – не колыхнувший ни листка на деревья, но разорвавший паутину чар.

Мой Рифмач, ты оказался мудрее, чем я думала. Мудрее и сильнее.

Я ничего не говорила тебе об Эссилт, а ты сам распознал в ней мою соперницу. И ты помогаешь ей покинуть наше царство.

Как мне наградить тебя за это, Рифмач? Ты самый неучтивый из моих возлюбленных, ты хочешь уйти от меня на исходе семи дней… ты свято хранишь обет молчания, чтобы не потерять дорогу в мир людей.

Мне бы гневаться на тебя – но твоя гордость мне по душе.

И я сделаю тебе подарок. Но – я тоже умею молчать. Я не скажу тебе о моем даре ни сейчас, ни потом.

Награда будет простой: когда срок твоей человеческой жизни придет к концу, я дам тебе возможность вернуться сюда.