Выйдя из ресторана, они не поднимались сюда: вечерело, наверх уже не пускали. Они целовались на смотровой площадке второго яруса. Вокруг неторопливо перемещались туристы, любующиеся видом на Париж сквозь защитные ограждения. Ей исполнилось семнадцать, и она мечтала об одном: стать его. Навсегда. Родить ему детей. По-настоящему, натурально. Дожить с ним до старости. Умереть в один день. Как в сказках. Несмотря на то, что знакомы они были целую вечность, с первого класса, аж десять лет, полных игр, смеха, слез и обидок, Ольга искренне верила и по-взрослому понимала, что Михаил — самый настоящий принц и даже белый конь у него есть. О ком-то другом просто невозможно было мечтать. И ее удивило бы, даже разъярило, если бы он позволил ей заинтересоваться кем-то другим.

— Я хочу быть твоей, — прошептала она тогда.

Он не ответил, лишь замер на мгновение, развернул ее лицом к ночному Парижу и прошептал на ухо:

— Видишь это заграждение?

— Конечно.

— Оно не помешает мне скинуть тебя с этой башни, если это желание сиюминутное и, потакая ему, ты примешь неверное решение. Не обманывай себя. И не обманывай меня.

— Что ты говоришь такое? — изумилась девушка. — Я люблю тебя. Ты любишь меня, я знаю это! Что может быть важнее этого?

— Слово.

— Мишка, какое еще слово? — засмеялась она, безуспешно пытаясь повернуться к нему.

— Слово, что ты никогда не откажешься от меня, что ты готова быть со мной до конца, каким бы он ни был. Слово, что ты моя и это не блажь. И ты никогда не попытаешься уйти.

— От тебя? Мишка, ты в своем уме? Я же жить без тебя не могу.

— Дай мне это слово и ты — без меня — жить — не будешь. В ином случае мы по-прежнему останемся друзьями, ты всегда сможешь на меня положиться и я никогда не дам тебя в обиду и не оставлю в беде.

— Мишка…  — ее подбородок задрожал, — я же люблю тебя, дурак. Я люблю тебя. Я дам тебе любое слово. Хоть весь словарь! Мне никто другой не нужен. Неужели ты не знаешь?

Он молчал, ослабив объятия. Ольга развернулась и закрыла глаза, когда он провел ладонью по ее щекам.

— Ведь все может измениться, Оль. То, что сейчас тебе кажется вечным, через десять лет станет не весомее Новогодней ёлки в Кремле в семь лет. Я же…  я не хочу…  — ему стало сложно подбирать слова, — делать другой выбор. И я не дам другого выбора тебе. Лучше подумай. В любом случае сейчас ты хочешь всего лишь лишиться девственности.

Ольга отшатнулась в праведном негодовании. Мишка же улыбнулся, выпустив ее.

Они молчали несколько минут. Ольга смотрела на сверкающий ночными огнями город. Михаил на нее.

— Это правда, — усмехнулась она и неловко пожала плечом. — Но я никогда не прощу себе, если потеряю тебя.

— Ты никогда не потеряешь меня, брось, — успокоил он подругу.

— Я никогда не прощу себе, если отдам тебя…

Михаил засмеялся в голос, заставив ближайших людей обернуться.

— Заявляешь права на собственность? Что ж, мы начинаем говорить на одном языке. Тебе не обязательно решать сейчас.

— Я люблю тебя. И я хочу быть твоей. Что тебе еще нужно?

— Гарантии.

— Какие гарантии? На что? На собственность в виде меня? — Ольга смотрела на него одновременно с покорностью и злостью. Михаил смеялся. — Что ты хочешь? Слова? Тебе не кажется это глупым?

— Не кажется, — ответил он серьезно. — Для меня это важно. И если ты не принимаешь это всерьез, поговорим как-нибудь потом.

И снова возникло неловкое молчание. Ольга не сводила взгляда с лица юноши и видела, что в его глазах отражаются ее чувства, ее любовь, ее преданность. Один лишь статус ближайших подруги и друга Михаила выделял ее и Петьку из массы общих знакомых. На нее смотрели с неприкрытой завистью. Казалось, она с первого класса знала, что они вместе навсегда. Став взрослее так же органично приняла то, что может быть только его и убьет любую, кто позарится на него. Но это глупое требование, какое-то слово, обещание, вывело ее из себя. Казалось, что для удостоверения личности ты предъявил уже все: и чип и ДНК и сетчатку и отпечатки. От тебя же требуют чего-то еще: недокументированного, не прописанного правилами, чего-то нового и прежде не предоставляемого. У Ольги в груди бушевала буря. Ей казалось унизительным это требование. Но сметающая на своем пути любые сомнения первая влюбленность уже через минуту сделала девушку готовой на любые уступки.

— Если для тебя это важно, даю слово, — сказала она тихо.

Михаил опустил взгляд и легонько улыбнулся. Ольге эта улыбка не показалась ни веселой, ни победной, никакой. Она не поняла ее. Но ей мгновенно стало наплевать на все на свете, когда Мишка крепко обнял ее, поцеловал и в первый раз в жизни признался в любви. Впрочем, он же был и последним.

— Прости меня, — Ольга прокашлялась, но горло сдавило намертво.

Михаил по-прежнему стоял рядом, невесомо касаясь ее плеча. Ей казалось, что он виноват в ее бедах, что он тиран и собственник, но сейчас, вспоминая тот далекий вечер, она еле сдерживала слезы. Как же она любила его. И будет любить всегда. Кого обманывать? Но это не меняет главного — он убивает ее, убивает в ней все, что не является отражением его самого. Ей показалось, что на самом деле будет честнее и правильнее, если он выполнит ту давнюю угрозу. Она не нашла ничего лучше, как попросить прощения.

— Нет.

Ольга обернулась.

— Пока мне не за что тебя прощать, — пояснил он. — Лучше поговори со мной. Просто поговори. Когда ты потеряла способность и желание делиться со мной? Когда ты перестала мне доверять? Когда тебе стало так невмоготу со мной, что ты готова бежать, несмотря на то, что по-прежнему хочешь быть рядом? Я думал, что ты молчишь потому, что решаешь что-то сугубо свое, в чем мне не обязательно принимать участие, вроде работы, хобби, любой реализации себя как личности. Что ты ищешь себя и тебе необходимо побыть в одиночестве. Ты так много можешь и так мало хочешь, что я просто не знаю, что тебе предложить. Я думал, ты, наконец, хочешь решить проблему своей неприкаянности, но…  похоже, ошибся. Поговори со мной. Я уверен, что смогу помочь решить все, что у тебя не получается. Олька…

Ольга заревела. Михаил не ожидал этого, и мгновение удивленно смотрел на женщину. Потом обнял и прижал к себе.

— Мы все решим.

Они прилетели в Москву утром второго октября. Доставив ее сумку до двери родительской квартиры, Михаил напомнил:

— Машина подъедет к шести.

Спустившись, он приказал ехать домой. Ольга же, пребывая в замешательстве, принимала радостные объятия матери и пыталась отвечать на ее вопросы связно.

Она не понимала что происходит. Почему опасения по поводу того, что Михаил отвезет ее к себе, не оправдались? Почему он не притронулся к ней? Зачем отвез на Эйфелеву башню, если не собирался позже заявлять свои права на нее, как обычно? Она вспоминала, как он возвращал ее после года практики на Песок-2. Тогда, восемь лет назад, они так же почти год не виделись, но Ольга чувствовала его постоянное присутствие. Вернувшись же, Михаил околдовал ее своим вниманием и ухаживаниями, редкими, но слишком дорогими подарками и еще более ценным временем, которого при совместной жизни у него никогда на нее не хватало. Неужели он считает, что это сработает еще раз?