– И потом ты все же очнулся, заговорил о Пандоре, и яувидела, что тебе намного... намного лучше.

Это правда. Кровь оздоровила меня, руки и ноги стали полнее,тяжелее, а лицо постепенно приобретало естественные очертания. Несмотря наоставшиеся глубокие ожоги, я уже был похож на человека сильного и властного;я и сам чувствовал, что к телу возвращается былая мощь.

Но до рассвета оставалось всего два часа. Я не рассчитывалсамостоятельно открыть дверь и был не в настроении молить Акашу творить чудесадля всех и каждого. Я понимал, что необходимо поделиться обновленной кровью сБьянкой, что я и сделал.

Не оскорбится ли царица, что я, только что испив от нее,предложу Могущественную Кровь ребенку? Узнать ответ я мог только на опыте.

Я не стал пугать Бьянку предостережениями и сомнениями. Яжестом предложил ей подойти, лечь рядом и обнять меня.

Я вспорол запястье и приказал ей пить. Я слышал, как онаохнула от изумления, почувствовав вкус Могущественной Крови, и ее нежныепальчики когтями вцепились в мою руку.

Насытившись, она по собственной воле отстранилась и медленносела рядом со мной. В ее затуманенных глазах отражался свет.

Я поцеловал ее в лоб.

– Что ты узрела во Крови, моя красавица? – спросил я.Она покачала головой, словно не находила слов, и положила голову мне на грудь.

В святилище воцарился мир и покой, и пока мы отходили косну, лампы постепенно догорели и угасли.

Осталось гореть лишь несколько свечей, я чувствовалприближение рассвета; в склепе, как я и обещал, стало тепло, сверкалобогатое убранство; над нами торжественно восседали царь и царица.

Бьянка потеряла сознание. Оставалось не больше трехчетвертей часа до того, как дневной сон завладеет и мной.

Я посмотрел на Акашу, восхищенно отметив отблеск угасавшейсвечи в ее глазах.

– Ты знаешь, какой я лгун, правда? – спросил я. –Ты знаешь, какой я негодяй. И ты, моя повелительница, играешь со мной в мою жеигру?

Я действительно расслышал ее смех?

Возможно, я сходил с ума. Я пережил много боли и повидалнемало чудес, на мою долю хватило и голода, и крови.

Я взглянул на Бьянку, доверчиво устроившуюся на моем плече.

– А ведь я вложил ей в голову образ Пандоры, –прошептал я, – и теперь, куда бы она ни отправилась, она будет ее искать.А Пандора, не сомневаюсь, увидит мой образ в ее ангельских мыслях. Такимобразом, мы с Пандорой сможем через нее найти друг друга. Ей такое и в головуне придет. Она думает только о том, как утешить меня, как выслушать, а я,несмотря на всю любовь, увезу ее на север, в страны, где, по словам РэймондаГалланта, видели Пандору. Я негодяй, но чтобы продолжать жить, когда жизньразрушена и сожжена дотла, требуется нечто грандиозное. Сумасбродноеустремление, ради которого я готов отказаться от Амадео, которого нужно быспасти, как только вернутся силы.

Послышался тихий звук. Что это? Звук капающего воскапоследней свечи?

Казалось, со мной беззвучно заговорил какой-то голос.

Ты не можешь спасти Амадео. Ты хранитель Матери и Отца.

– Да, я сейчас засну, – прошептал я и закрылглаза. – Я знаю. Никогда не забываю.

Продолжай, разыщи Рэймонда Галланта, запомни его. Посмотрина его лицо.

– Да, Таламаска в Восточной Англии, – сказал я. –Замок называется Лорвич. Как он говорил? Обитель? Да. Я запомнил золотую монетус обеих сторон.

Сквозь сон я подумал о том ужине, когда он подкрался ко мнеи уставился во все глаза, невинный и пытливый юноша.

Я вспомнил музыку, вспомнил, как танцевали Амадео с Бьянкой.Я вспомнил все.

А потом увидел на ладони золотую монету с выгравированнымзамком и подумал: разве это не сон? Но Рэймонд Галлант, грезилось мне,настойчиво повторял:

– Послушайте меня, Мариус, не забывайте меня, Мариус. Мызнаем о ней, Мариус. Мы наблюдаем, мы всегда рядом.

– Да, на север, – прошептал я.

И мне показалось, что царица Безмолвия без слов дала мнепонять, что удовлетворена.

Оглядываясь назад, я даже не сомневаюсь, что сама Акашаотвратила меня от спасения Амадео, и вижу, что все, рассказанное здесь, неоставляет сомнения в ее вмешательстве в мою жизнь в некоторые другие периоды.

Предприми я попытку отправиться на юг, в Рим, я попал быпрямо к Сантино и нашел бы свою гибель. А разве она могла бы придумать приманкулучше, чем надежда на скорую встречу с Пандорой?

Конечно, знакомство с Рэймондом Галлантом было вполнереальным, подробности нашего разговора накрепко запечатлелись в памяти, иАкаша, разумеется, воспользовалась своим могуществом и прочла все, что нужно, уменя в голове.

И я на самом деле описывал Пандору Бьянке, а царица,прислушавшись к отчаянным молитвам, посылаемым из Венеции, вполне могла знать онашей беседе.

Так или иначе, в ту ночь, когда мы прибыли в склеп, я твердовстал на путь выздоровления с намерением разыскать Пандору.

Если бы мне в тот момент сказали, что на поиски уйдут добрыедвести лет, я бы поддался отчаянию, но откуда мне было знать? Я понимал лишь,что в святилище безопасно, что защищать меня будет Акаша, а скрашиватьсуществование – Бьянка.

Больше года я питался кровью из священного источника. И напротяжении шести месяцев поил Бьянку своей Могущественной Кровью.

В те ночи, когда я не мог открыть каменную дверь, послекаждого божественного пира я обнаруживал, что крепну и выздоравливаю, и короталостаток ночи в негромкой почтительной беседе с Бьянкой.

Мы приучили себя экономить масло для ламп и превосходныесвечи, что я хранил позади трона божественной четы, ибо не представляли себе,сколько пройдет времени, прежде чем я открою дверь и смогу в поисках кровиперенести нас в отдаленные альпийские городки.

Наконец наступила ночь, когда я почувствовал сильнейшеежелание попытаться выйти наружу, и у меня хватило ума понять, что это не простоприхоть. Я увидел цепочку образов, подразумевающих, что у меня уже достаточносил. Я смогу открыть дверь. Смогу выйти. И смогу забрать с собой Бьянку.

Появляться в смертном мире было опасно – кожа моя стала чернойкак уголь, вся иссеченная глубокими шрамами, словно от ударов кочерги. Нозеркало Бьянки показывало мне вполне оформившееся лицо со знакомым безмятежнымвыражением. Тело же обрело былую силу, а руки, которыми я так тщеславногоржусь, снова стали руками ученого с длинными холеными пальцами.