– Ты прекрасен, – прошептал он смягченным от чувстватоном. – Но ты неестествен, вот что увидела эта женщина. – Казалось,он глубоко потрясен. Никогда еще за все время его терпеливых бесед со мной неразговаривал он столь заботливо. Он выглядел так, словно переживал моюсобственную боль – остро, всем своим существом. – Она была бы для тебянеподходящей спутницей, понимаешь? – доброжелательно спросил он.

– Да, понимаю. Понимаю. – Я подпер голову рукой. Мнехотелось, чтобы мы оказались у меня, в тишине комнаты, но я не настаивал. Яопять обрел в нем друга, какого у меня никогда в жизни не было, и я сделаю так,как он пожелает. – Знаешь, ты единственный, – внезапно сказал я, имой голос тоже звучал измученно и устало. – Единственный, кто позволяетмне терпеть поражение, оставаясь самим собой, и при этом не отворачивается отменя.

– О чем ты?

– О чем? Все остальные проклинают меня за мою вспыльчивость,порывистость, волю! Им это не нравится. Но стоит мне проявить слабость, какменя выгоняют. – Я подумал о том, как меня отверг Луи, о том, что скороего увижу, и исполнился злобного удовлетворения. Как же он удивится! Потом мнойовладел некоторый страх. Как мне его простить? Как сдержать свой бешеный нрав ине взорваться огромной буйной вспышкой?

– Мы всегда унижаем своих героев, – ответил он оченьмедленно и почти грустно. – Мы их ломаем. Ведь они напоминают нам, чтоозначает настоящая сила.

– Так вот в чем дело? – спросил я. Я обернулся иположил руки на стол, уставившись на бокал бледно-желтого вина. – Япо-настоящему силен?

– О да, в силе тебе не откажешь. Поэтому тебе завидуют,поэтому тебя ненавидят, поэтому с тобой так резко обходятся. Но не мне теберассказывать. Забудь эту женщину. Это было бы ошибкой, ужасной ошибкой.

– А ты, Дэвид? С тобой это не было бы ошибкой. – Явзглянул на него и, к своему удивлению, обнаружил, что его глаза увлажнились исовсем покраснели, а рот опять ожесточился. – В чем дело, Дэвид?

– Нет, это не было бы ошибкой, – сказал он. –Совершенно не представляю себе, в чем здесь ошибка.

– То есть…

– Возьми меня к себе, Лестат, – прошептал он и отпрянул,настоящий английский джентльмен, шокированный собственными эмоциями, которыеявно не одобрял, и посмотрел поверх кружащейся толпы на далекое море.

– Ты серьезно, Дэвид? Ты уверен? – Честно говоря, мнене хотелось задавать вопросы. Не хотелось произносить ни слова. И все же –почему? Как он пришел к такому решению? До чего его довела моя безумнаяэскапада? Если бы не он, я не был бы сейчас Вампиром Лестатом. Но какую ценуему пришлось заплатить?

Я вспомнил о том, как мы стояли на пляже в Гренаде, как онотказался заниматься любовью – простой акт. Сейчас он переживает так же, как втот момент. И внезапно для меня не осталось тайны в том, как он до этого дошел.Нашим совместным приключением с Похитителем Тел я сам подтолкнул его к решению.

– Идем, – сказал я. – Теперь действительно пораидти, подальше отсюда, туда, где мы сможем побыть вдвоем. – Меня трясло.Сколько раз я мечтал об этой минуте.

А она наступила так скоро, и мне еще нужно задать стольковопросов.

Вдруг меня охватила ужасная застенчивость. Я не мог смотретьна него. Я думал об интимности, которую нам предстоит пережить, и не могсмотреть ему в глаза. Господи, я веду себя так, как он вел себя в НовомОрлеане, когда я находился в том рослом смертном теле и приставал к нему сосвоим безудержным желанием.

Мое сердце колотилось от предвкушения. Дэвид, Дэвид в моихобъятиях. Перетекающая в меня кровь Дэвида. А моя – в него; и мы окажемсяна краю моря, темные бессмертные братья. Я едва мог говорить и даже думать.

Не глядя на него, я поднялся, пересек веранду и спустился поступенькам. Я знал, что он идет за мной. Я чувствовал себя Орфеем. Один взглядназад – и его оторвут от меня. Может быть, яркие фары проносящейся мимо машинывыхватят из темноты мои волосы и глаза таким образом, что его парализует отстраха.

Я шел впереди, по тротуару, мимо медлительно шествующихсмертных в пляжных нарядах, мимо вынесенных на улицу столиков кафе. Я вошелпрямо в «Сентрал-Парк», пересек фойе, сверкавшее ярким великолепием, и поднялсяпо лестнице в свой номер.

Я услышал, как он закрыл дверь за моей спиной.

Я стоял у окна и смотрел на светящееся вечернее небо.Сердце, успокойся! Не подгоняй. Мне слишком важно, чтобы каждый шаг былпроделан как можно тщательнее.

Смотри, как быстро ветер отгоняет от рая облака. Звезды,блестящие точки, пробиваются сквозь бледный прилив сумерек.

Мне нужно столько сказать ему, столько объяснить. Оннавсегда останется таким же, как в этот момент; нет ли какой-то мелочи вовнешности, которую ему хочется изменить? Получше побриться, подстричь волосы?

– Это не имеет значения, – сказал он тихим,интеллигентным английским голосом. – Что с тобой? – Как будто это вменя нужно вселять уверенность. – Разве ты не этого хотел?

– О да, да. Но тебе нужно убедиться, что этого хочешьты, – сказал я и только тогда повернулся.

Он стоял в тени, подтянутый, в аккуратном льняном костюме, ушеи должным образом завязан бледный шелковый галстук. Ему в глаза бил яркийуличный свет, на мгновение сверкнувший на крошечной золотой булавке в галстуке.

– Не могу объяснить, – прошептал я. – Всепроизошло так быстро, так неожиданно, а я был уверен, что все выйдетпо-другому. Я боюсь за тебя. Боюсь, что ты совершаешь чудовищную ошибку.

– Я этого хочу, – сказал он, но каким напряженнымтоном, каким мрачным, без прежней яркой лирической нотки. – Хочу больше,чем ты можешь себе представить. Давай, прошу тебя. Не продлевай мою агонию.Подойди ко мне. Как мне тебя просить? Как тебя убедить? У меня было большевремени, чем ты думаешь, чтобы поразмыслить над этим решением. Вспомни, как давноя знаю ваши тайны, все ваши тайны.

Как странно он изменился в лице, глаза стали жесткими, а рот– напряженным и горьким.

– Дэвид, что-то здесь не так, – сказал я. – Ячувствую. Послушай меня. Мы должны все обсудить вместе. Возможно, более важногоразговора у нас еще не было и никогда не будет. Что случилось, почему тырешился? Что послужило причиной? Наше пребывание на острове? Объясни мнеподробно. Я не понимаю.

– Ты зря теряешь время, Лестат.

– Да, но здесь нельзя торопиться, сейчас время имеетзначение в самый последний раз.