— поздно узнала об оказии. Спасибо, что дамы для тебя стараются. Я нисколько не ревную, — рада, что тебя любят. И мне нравится, что тебе нравится «модная» караимочка. Это все — Жизнь… И ты — Жизнь! Я сама могу «увлечься» красивой женщиной. Теперь давно не было нового объекта для восторгов. Фася чего-то уж слишком знакома, — она слишком порой спортивна. Но — милочка! Да, ты знаешь, я совсем не спортивна. Ты же любишь спортсменок. Я это заметила! «Катя»! Скажи, дружок, Серову, что я прошу его не беспокоить себя ответом мне, если он не любит писать. Я ни в коем случае не обижусь. Правда! В. Бонзельс у меня есть на немецком. «Indienfahrt», — прочла! Согласна. Сургучева не читаю, а просматриваю лишь в газете327. Меня с него… мутит — бездарь! Неужели ты думаешь, что мне такие писатели нравятся!? Письмо «оптимистическое профессора» — не Капэллы, а И. А. Капелла, я думаю даже, еще не профессор. Кстати, дамочка та поправилась после операции чудесно. Мечтает завести еще дочку, но побаивается почки…

[На полях: ] Ну, Ванечек, кончать, видимо, надо… А так бы и не кончила никогда болтать с тобой! Сегодня радостный день — солнце. Св. Николая!

Напиши же мне все, все о твоем вечере! О, как завидую всем я! Пасхалики твои всегда вижу! Тебе скучно без них?! Они чудесны!! Целую… как горячо в… мыслях, и как же бледно это… на бумаге!

Оля. Глупая твоя Оля

Я боюсь нашей встречи, хоть жду ее трепетно, как жизни самой (!). Я боюсь, что я покажусь тебе провинциалкой, в сравнении с твоими парижанками… Я хуже, глупее, чем ты меня вообразил! Боюсь! И молю: приедь! Только и жду!

Люблю стихи Лермонтова. Трепещу от его «Демона». Стихи — лучше невозможно. А проза — schwach![176] Не люблю. Это только мое мнение.

Поклон «Арине Родионовне!..» Как она?

Пока, до тебя, стараюсь находить радость в природе. Наученная тобой же любить и «меканье телят» и блеяние ягняток!

Сама сажала анютины глазки[177].

Прочла твои приписочки рукой еще и еще. Плачу я. Нет, мне не нужно «закрывать глаза» и «обманывать себя». Я люблю тебя. Я жду тебя! Что ты сделал со мной?!

Слеза моя здесь — слеза любви и нежности, и страсти. Да!

147

И. С. Шмелев — О. А. Бредиус-Субботиной

26. V.42

Олюночка моя Светлая, чудесные цветы от тебя, голубая (лиловая!) гортензия. В 6 веток, получил в канун Троицы. Не ждал. Что ты разоряешься на меня?! А я тебе и не послал! И мне досадно. Но я всегда с тобой весь, каждые минутки дней. Эти дни — дожди, свежо. Дурное настроение, преходящее, — полосами. До сего дня нет еще разрешения на чтение. Перенес на 21.VI — 4 ч. дня. Я тебе писал. Сплю тревожно, мало. Но ты не думай, — я пишу тебе _в_с_е_ о себе. Питаюсь хорошо. Читаю. Пишу мало, — нет захвата. Все думы о родном. Птичка моя далекая, когда же тебя увижу? услышу? приникну к тебе?.. Ты единственный мне свет, Оля, — с ужасом порой подумаю: что был бы я, не встреть тебя, твою душу, твое сердце?! Какой в душе свет от тебя! какая нежность!! Какая ты необычайная! — радость жизни, небесный дар. Олюша, дай мне глазки, — целую. С 20-го нет писем. Я писал тебе 15 — три, 18 — два, 22-го328. Душевная во мне усталость эти дни, — пройдет, Бог даст. Пиши. Отдыхай, лечись. Не забывай Ваню. Нет, ты не забываешь, не забудешь! Скоро день твоего рождения. Да будет он светлым, светлый Господь да хранит тебя, моя бесценная. Благодарю за цветы — это любовь твоя.

Твой всегда Ваня

О, милая, я так грущу!

148

И. С. Шмелев — О. А. Бредиус-Субботиной

27. V.42

Дорогая моя Ольгунка, сейчас (утро) два твоих письма: от 18 и 20329. Детка светлая, выкинь из головки, что я _д_р_у_г_о_й! Господи! — или ты все ищешь, чем бы терзаться?! Я — весь, весь твой, Оля, я только тобой живу. За что мне прощать тебя?! Бог с тобой, — я всегда о тебе, всегда — с тобой. Я не писал тебе после 8-го по 15-ое — должно быть писал, был занят, — ждал твоих писем? Не помню. Но 15-го и дальше — писал тебе так _н_е_ж_н_о, даже страстно, что смутился, — боясь повредить твоему покою (относительному), твоему выздоровлению, и послал открытку — «прости за такую страстность!» Как я счастлив, что моя птичка-Олька — светла, радостна, здорова! Да, ты здорова!!! О, счастье мое! Я тебе _в_с_е_ сказал о творчестве, я тебе всю душу мою раскрыл. После вечера моего — верь — буду просить о поездке. Эти дни были боли… — и я зная, что это от лекарства (Серова), вчера не принимал, и сегодня ночь — вся спокойная, и сейчас не слышно болей. Это со мной бывало — надо не нарушать режима. Сейчас должен ехать на завтрак — с экранщиками. Очень звали еще вчера. Целую, милую, ласкаю.

Твой Ваня

Вечер должен быть 21, в 4 дня. 26, rue Tokio.

149

О. А. Бредиус-Субботина — И. С. Шмелеву

27. V.42

Ванечка мой чудесный… Пишу очень коротко, т. к. спешу: а то ты долго ничего не получишь. Я эти дни все время, как редко, о тебе… Да, я вся с тобой! Твои письма дивные! Я на все отвечу, если только можно вообще человеческим языком ответить. Сейчас я буквально использую минуту до автобуса, — мы едем с мамой к зубному врачу, — она, бедняжка, очень страдает. Потом, кажется, о. Дионисий гостить сегодня на несколько дней приедет. Эти дни я замоталась; то поездка в Гаагу, то дома была, т. к. с поездкой все отстало.

Сережа гостил, гулять ходили. А вечером меня валит в кровать. Я веду себя хорошо. Много ем и сплю. Будь доволен. И, смотри, приезжай! Мне очень хочется начать писать для тебя, но как все суетно! Как мало времени! Постараюсь. А ты как? Я сегодня же тебе писать буду — постараюсь, уйду от о. Д[ионисия], если даже и приедет. Надеюсь, что мама не слишком будет мучиться.

Целую тебя.

Оля

150

И. С. Шмелев — О. А. Бредиус-Субботиной

2. VI.42

7 ч. вечера

Ольгунок милый, так и летит к тебе сердце. Все, все попытаюсь сделать, чтобы приехать, — пусть не будет у тебя сомнений. Веришь? Ах, как хочу воздуху, и как одиноко мне! Прошу — поезжай же отдохнуть, подыши в чудесном твоем Wickenburgh’e, где жила в грезах и полусне… — теперь в светлой яви,