Коллапс Советского Союза в 1991 г. привел к открытию ряда до тех пор секретных архивов в Москве. В 1992 г. российское Министерство иностранных дел согласилось предоставить исследователям доступ к документам, и с тех пор было рассекречено огромное количество документов 1945–1950 гг.[964] Однако из-за сопротивления операционных отделов министерства наиболее значимые документы – шифрованные телеграммы, составляющие корпус дипломатической корреспонденции между послами и министерством, – рассекречены не были. Более того, другие архивы, содержащие материалы по внешней политике – РЦХИДНИ (где хранятся архивы Международного отдела ЦК КПСС), архивы Министерства обороны и КГБ, а также архив Президента РФ (где хранятся документы Политбюро по внешней политике), – в описываемый период отказывали исследователям в доступе. Таким образом, любой, кто в настоящее время анализирует развитие советской внешней политики в поисках истоков холодной войны, лишен российских эквивалентов документов, которые можно найти в американских, британских и французских архивах. Но не все потеряно. Кропотливое изучение документов, рассекреченных Министерством иностранных дел, – дипломатических писем, меморандумов, посольских дневников и ежегодных отчетов – в сочетании с работой в западных архивах может принести прекрасные плоды. Но здесь мы говорим только об исследованиях, которые ведутся сейчас, из-за чего пока доступны лишь неполные их результаты.

Сделав все необходимые оговорки, давайте же приступим к анализу вопросов, заданных ранее.

Что, если бы у США не было атомной бомбы?

Хотя значительное количество свидетельств показывает, что американская администрация Трумэна решила применить бомбу против Японии главным образом с целью предотвращения полномасштабного и кровопролитного вторжения в Японию союзных войск, есть также основания предположить, что бомба должна была сдержать поведение русских[965]. После того как советские войска вошли в Румынию и Болгарию в 1944 г., а в 1945 г. пересекли границу Польши и заняли остальную часть Восточной и Центральной Европы, западным лидерам стало очевидно, что русские не заинтересованы в полноценном сотрудничестве по вопросу о прекращении военных действий на Тихоокеанском фронте. Более того, некоторые даже полагали, что они не собираются ограничиваться установлением законной сферы влияния и идут по пути решительной экспансии.

До применения бомбы Трумэн отвел Сталина в сторонку на Потсдамской конференции и предупредил его о новом смертоносном оружии, которое американцы собираются использовать против японцев. Как известно, Сталин не выказал удивления. Но в частной беседе министр иностранных дел Молотов сказал: “Они поднимают ставки”. Сталин улыбнулся и ответил: “Пускай. Сегодня нам следует поговорить с Курчатовым [руководителем советской ядерной программы], чтобы ускорить нашу работу”[966]. Таким образом, бомба оказала распознаваемый эффект на Сталина и его окружение. Сталин явно не хотел, чтобы Соединенные Штаты получили монополию в сфере нового вооружения. Однако ускорить разработку собственной бомбы Сталина подтолкнуло не столько применение бомбы против Японии, сколько успешная детонация. Следовательно, сдержанность Трумэна не оказала бы очевидного воздействия на скорость советской ядерной программы.

Сторонники довода о том, что бомба стала решающим фактором в ухудшении отношений Востока и Запада, идут гораздо дальше. Они утверждают, что Соединенные Штаты использовали наличие бомбы для устрашения русских, но в результате тем самым приблизили холодную войну, перепугав их настолько, что они принялись возводить барьеры, чтобы не допустить западного влияния, и выступать против тех, кого Запад намеревался защитить.

Но можно ли сказать, что отношения Востока и Запада сложились бы иначе, если бы бомбы не существовало вовсе? Мнение о том, что системы вооружения стали основной причиной конфликта холодной войны, стало особенно популярным среди тех, кто выступал за ядерное разоружение[967]. Однако это мнение, по сути, ничем не отличается от господствовавшего до и после 1914 г. представления о том, что гонка вооружений, в которой участвовали великие державы, была причиной Первой мировой войны. Чтобы доказать или опровергнуть эту точку зрения, необходимо проанализировать свидетельства о советском отношении к бомбе, поскольку сторонники идеи о решающей роли бомбы в дальнейшем развитии событий подразумевают, что советская политика была исключительно реакционной, а русские лишь отвечали на опасения, нагнетаемые США.

На самом деле советское отношение к бомбе характеризовалось скорее самоуверенностью, чем страхом. Есть явные указания на то, что Сталин не считал атомную бомбу решающим фактором в войне, а следовательно, не считал ее и решающим фактором при проведении дипломатических переговоров. Он даже был в некоторой степени высокомерен в отношении США, поскольку, по его мнению, Америка не обладала волей к величию, необходимой для мирового господства.

Первым свидетельством можно считать заявление заместителя наркома иностранных дел Максима Литвинова, который был настолько не согласен с новым направлением советской политики, что нарушал все правила, делая несдержанные и необоснованные заявления западным журналистам и дипломатам. В июне 1946 г., когда американский журналист Хоттелет спросил Литвинова об американской атомной монополии и отношении Советского Союза к установлению международного контроля над атомной энергетикой, Литвинов “сказал, что Россия не согласится на атомный контроль, что она не придает чрезмерной важности бомбе и что нет смысла бояться атомной войны”. Он добавил, что руководство полагает, что “обширная территория и большая численность населения [страны], а также наличие ресурсов и рассредоточенной промышленности во многом обезопасили ее”[968]. В сентябре сам Сталин сказал Уэрту из газеты Sunday Times, что он “не считает атомную бомбу такой серьезной силой, какой ее представляют некоторые политики. Атомные бомбы разрабатываются, чтобы пугать людей со слабыми нервами, но им не под силу решить исход войны, поскольку просто не существует достаточного количества атомных бомб”[969]. Впоследствии эту мысль повторил Молотов в своих воспоминаниях, записанных Чуевым: “И они [американцы] понимали, что пока они не в состоянии развязать войну, ведь у них были всего-то одна-две бомбы”[970]. Это заявление Сталина было весьма необычным, ведь в нем он признавал, что советской разведке известны секреты американских ядерных резервов (а точнее, отсутствия таковых) (подробнее об этом ниже). Несомненно, во всем этом был элемент бравады. Если американцы действительно намеревались шантажировать русских угрозой атомной бомбы, было важно убедить их, что угроза не слишком страшна. Однако Литвинов действовал не по приказу Сталина – как раз наоборот, его действия сочли государственной изменой, что впоследствии подтвердил Молотов. “Литвинов был настроен к нам враждебно, – вспоминал он. – Мы перехватили запись его разговора с американским корреспондентом… Это было предательство”[971].