Поняв, что спасен и чувствуя, что его тошнит о того, что он наглотался морской воды, р. Гершон спустился в трюм несколько часов пролежал там, приходя в себя от усталости и дожидаясь, когда пройдет тошнота. Затем он взял кошель с деньгами и искать спасшего его араба, чтобы поблагодарить и вознаградить его за спасение. Но на все его расспросы матросы отвечали, что никакого араба на корабле нет, и р. Гершон понял, что в роли его спасителя выступил никто иной, как пророк Элиягу.

Оказавшись в Земле Израиля, р. Гершон решил первым делом посетить святые места и, по свидетельству одного из его современников, когда он оказался у Хамовой горы, неподалёку от Стены Плача, то «от горечи и скорби несколько раз подряд падал в обморок — так, что с трудом удалось привести его в сознание».

Очень скоро р. Гершон стал за свое знание Торы весьма уважаемой фигурой во всех четырех городах, в которых в то время жили евреи — Иерусалиме, Хевроне, Цфате и Тверии. Что, впрочем, не означало, что с ним там не происходили различные казусы. Но каждый такой казус лишь демонстрировал окружающим, что они имеют дело отнюдь не с простым человеком и лишь усиливал авторитет р. Гершона в глазах других евреев.

Так, жена р. Гершона не знала, что поскольку жители Иерусалима используют стоячую воду, то перед варкой и питьем ее следует тщательно процеживать, чтобы очистить воду от мелких насекомых и другой живности, которая евреям категорически запрещена в пищу. Заметив это, иерусалимские еврейки сложили про супругу р. Гершона шутливую частушку и всячески высмеивали ее в синагоге. Та пришла домой вся в слезах и бросила в лицо р. Гершону тяжкий упрек: «Зачем ты затащил меня за тридевять земель?! Чтобы надо мной здесь издевались?!».

В ответ р. Гершон сказал: «Покажи-ка мне ту, что придумала эту частушку». И когда эта женщина шла домой из синагоги, р. Гершон сплюнул и сказал: «Что такое? Эта женщина умеет говорить?!» — и та тут же онемела.

А вот еще одна история, призванная подтвердить, что Бешту было дано видеть все происходящее в мироздании: однажды Бешт сказал, что во время субботней молитвы стал искать р. Гершона в Земле Израиля и не нашел. А утром на молитве увидел, что он снова в Земле Израиля. Когда по возвращении р. Гершона из Земли Израиля, он спросил его, как это могло быть, тот вспомнил, что однажды поехал на церемонию обрезания в Аккад и остановился там на субботу. А в Аккад тогда были две синагоги: одна еще в пределах Земли Израиля, а другая за ее пределами. И вечером р. Гершон молился вне Святой Земли, а утром, поняв, что у него болит сердце из-за того, что он, имея возможность, молиться не в Земле Израиля, он перешел в другую синагогу (207)[276].

Нетрудно догадаться, что вот такие доказательства провидческой силы Бешта еще больше укрепляли р. Гершона в его вере в величие родственника и верность хасидизма. Сама же переписка Бешта с р. Гершоном, и особенно уже не раз цитируемое письмо о том, как Бешт побывал в чертоге Машиаха, считается частью духовной сокровищницы хасидизма.

Затем р. Гершон Кутовер возвратился в Меджибож и провел еще несколько лет рядом с Бештом, продолжая постигать его учение. В 1746 году р. Гершон отправился новое паломничество в Землю Израиля, чтобы распространять там хасидизм. На этот раз р. Гершон и его семья поселились в Хевроне, став единственными ашкеназскими евреями в этом городе.

Как рассказывается в книге «Еврейские мудрецы», «в 5513 /1753/ году р. Кутовер вновь посетил Иерусалим и пробыл в городе две недели.

В письме, обращенном к Бешту, р. Гершон поведал о загадочных событиях, связанных с этим посещением святого города. В первый же Шабат к нему явились все ашкеназские евреи Иерусалима, которые были наслышаны о нем от евреев Хеврона, — они попросили его возглавить их общину. Р. Гершон „попытался убежать от почета, как делал это всю жизнь“, но его „принялись настойчиво уговаривать“ и не отступали от него в течение восьми дней. Более того, к переговорам присоединились выдающиеся сефардские мудрецы, также настаивающие на том, чтобы он поселился в Иерусалиме.

В день, когда р. Гершон все же собрался покинуть город, иерусалимские евреи окружили его в доме учения. Они „начали плакать“ и „до такой степени разбили сердце“ р. Гершона, что он в конце концов согласился. Иерусалимские евреи „возрадовались великой радостью“ и в тот же день арендовали для нового раввина роскошную квартиру и дом учения, где бы он мог обучать Торе. Они вручили р. Гершону ключи и снарядили посланца, который должен был за их счет привезти из Хеврона жену и детей раввина. Но, когда р. Гершон сел, чтобы написать письмо жене, он внезапно „почувствовал, что его рука обездвижилась“, будто скованная параличом. Он сказал иерусалимцам: „Братья мои! Разве вы не видите, что все это не угодно Всевышнему?!“. Его снова „принялись убеждать“, но он „ощущал великую грусть — будто все печали Йерушалаима обрушились на него“.

Так и не сумев написать письмо, р. Гершон сам отправился за семьей, но к нему приставили специальных посланцев общины, которым поручили следить, чтобы он „не передумал и не остался“ в Хевроне.

И все же р. Гершон не вернулся — спустя несколько недель в Иерусалиме вспыхнула эпидемия, „унесшая жизни двухсот евреев, в том числе и нескольких выдающихся мудрецов“, и ашкеназская община в городе перестала существовать. „Лишь тогда, — приписал р. Кутовер в завершение письма, — я осознал величие того чуда, которое совершил со мной Б-г, прославляемый во веки веков!“ (Гинзей нистарот 66; Сарей амеа 6:7).

В последующие годы р. Гершон Кутовер все же возвратился в Иерусалим, где занимался в ешиве кабалистов Бейт Эль, возглавляемой выдающимся мудрецом из р. Сар-Шаломом Шараби (Рашашем)».

С учебой в ешиве р. Шараби связана еще одна история р. Гершона, приключившаяся, видимо, в последний год его жизни, когда в Земле Израиля произошла очередная засуха. По иерусалимскому обычаю, р. Шараби объявил пост и молитву о дожде, вести которую решил получить р. Гершону.

По тому же обычаю хазан по окончании молитвы должен был прочесть проповедь, причем поскольку все, кто учился в этой ешиве, были большими знатоками Торы, то в проповеди огромное значение придавалось точности цитирования на память Гемары; ошибиться в одном слове значило навлечь на себя позор в глазах остальных молящихся. Поэтому р. Гершон всю ночь