если не солнцем, то ветром — просушат ее и после прессовки отправят на агаровый завод.

Сложен процесс изготовления агар-агара. Он начинается обычно поздно осенью, с наступлением холодов, и длится чуть ли не всю зиму. Анфельцию вымораживают, потом три раза варят, разливают, еще раз вымораживают, потом, просушив на горячем поле, плотно укрывают рогожными матами, чтобы к агар-агару не прикасались солнечные лучи.

Я спросил Карпову:

— Так изготовляют агар-агар и в других странах?

— Наш способ наиболее простой. Здесь самое главное — качество агар-агара. А наше «холодное небо» отличное!

Весь день Леля Карпова провела на берегу — отмечала на карте, с какого участка пришли ловцы. Потом выдергивала из кучи несколько водорослей, внимательно осматривала их, отрывала приросшие к камушкам черные волосяные нити и опять что-то помечала себе в тетрадь.

Вечер выдался на редкость тихий, безоблачный. Обычно перед приливом с моря начинает задувать резкий ветер, а нынче его не было. Волны плещутся у песчаной отмели, перебирая мелкую гальку. Солнце уже опустилось и огромным раскаленным диском лежит на поверхности моря.

Леля Карпова спешит к причалу. На ней резиновые ботики, белый свитер, плотно облегающий ее маленькую фигурку. Пальто она держит на руке.

— Мне с вами можно? — спрашиваю я.

— В поселок?

— Конечно.

— Садитесь.

Я помогаю ей столкнуть лодку, потом сажусь на весла, но Леля велит садиться на корму:

— Вам на веслах не управиться.

— Почему?

— Тут не в силе дело, а в умении. Скоро прилив, в горловину начнут набиваться волны. Надо знать, какую из них оседлать, какую обойти. А я как-никак уже бывалая морячка.

Она садится на весла. Сильно, размеренно, как бы рассчитывая каждый замах, она гребет не прямо через пролив, а вкось, постепенно срезая тупой угол. Переправа занимает минут двадцать. Когда лодка наконец подошла к поселку, на берегу ее встретил Костя Шмаков. Он, видимо, давно ждал возвращения девушки.

— Леля, прости пожалуйста, — сказал он упавшим голосом и протянул руку, чтобы помочь ей спрыгнуть на берег.

Леля отвернулась, бросив сердито:

— Ладно, после поговорим!

Она ведет меня в лабораторию. Крохотная комнатка с одним узким окошком вся пропитана удушливым запахом йода и водорослей. На столе среди бутылочек, склянок, пробирок — микроскоп. Леля кладет на стол несколько пучков свежей, только что привезенной с промысла анфельции.

Слева от окошка, на тумбочке с книгами, лежит огромная раковина пепельно-желтого цвета сверху и розовая внутри. И тут же толстая книга на японском языке с закладками между страницами.

— Уже овладели японским?

Леля смеется.

— Что вы! Это я рисунки заложила. Кое-что пытаюсь разузнать по рисункам. Конечно, неплохо бы с годами овладеть и японским. Говорят, что у японцев много книг по морским водорослям. А мне это очень нужно...

Мимо дома медленно, будто нарочно замедляя шаг, проходит Костя. Вид у него грустный, виноватый. Леля окликает его через форточку:

— Ну чего же ты не заходишь?

И вот появляется Костя. Он берет с этажерки раковину, прикладывает ее к уху и улыбается:

— Здо́рово гудит.

— Ну, охота тебе слушать прибой в раковине, — смеется Леля, — если у нас тут штормит самое редкое через два дня на третий.

Костя кладет на место раковину, садится на край кушетки, хочет закурить.

— Костя!

— Забыл, не буду! — И поспешно сует в карман папиросы.

Несколько минут мы сидим молча, потом я спрашиваю Лелю, давно ли она заведует лабораторией.

— Три года. Училась я на рыбника, а пришлось освоить анфельцию.

— И хорошо сделала, — замечает Костя. — Рыбников хоть отбавляй, а специалистов по агар-агару раз-два — и обчелся.

Однако не сразу решилась Леля Карпова «переключиться» на анфельцию. В ту ночь, когда Гнездов увел ее с пристани и приютил у себя, она еще не знала, что рыбокомбината в поселке нет, и ее, Карпову, послали сюда не по адресу. Назавтра, выяснив обстановку, она побежала в поселковый Совет.

— Придется слетать в область, просить, чтобы переназначили, — предложил председатель поселкового Совета.

Она возвращалась к Гнездову берегом залива, чувствуя себя обиженной, обманутой, едва сдерживаясь, чтобы не разреветься. Легко сказать: «Слетай в область, чтобы переназначили!»

Она пришла домой, но Ивана Алексеевича не застала.

— Плохи мои дела, Марфа Трифоновна, — пожаловалась Леля жене Гнездова.

— Ишь бюрократы, что с девушкой-то делают! — возмутилась Марфа Трифоновна. — Через недельку приедет с промысла Иван Алексеевич — что-нибудь присоветует. Садись, дочка, к столу.

Леля пошла на пристань узнать расписание пароходов, но там над ней просто посмеялись.

— Ну какое тут у нас расписание! — рассмеялся Костя Шмаков, диспетчер пристани, выйдя ей навстречу в щегольском морском кителе и в форменной фуражке с золотым крабом во всю высокую тулью. — Через две недели должна пройти «Калуга». А бросит ли якорь на нашем рейде или нет, — только богу и капитану парохода ведомо...

«Вот пижон! — в сердцах подумала Леля. — Еще издевается!..»

Всю неделю, пока Гнездов находился в лагуне, Леля Карпова изо дня в день ходила на пристань справляться о пароходе, пока не убедилась, что Шмаков знает столько же, сколько и она, хотя и старается казаться начальственно-важным.

— Зря тебе, морячок, деньги платят, — как-то сказала ему Леля и повернулась, чтобы уйти.

Шмаков нагнал ее, остановил и, к удивлению Лели, признался, что она совершенно права.

— Кончал, понимаешь, мореходку, а сижу тут на берегу и жду, как говорится, у моря погоды. Форменная тут дыра, честное слово. Еще год проваландаюсь тут и обратным курсом — полный вперед!

— А куда? — поинтересовалась Леля.

— На Камчатку!

— Ой, меня на Камчатку посылали, а я почему-то не захотела!

— И совершенно зря. Тебе, рыбнику, тут вовсе нечего делать. А на Камчатке сплошь рыбокомбинаты...

— Ты бывал там?

— А как же, практику там проходил. — И, посмотрев на Лелю, предложил: — Давай-ка махнем на Камчатку, а?

— Через год? — засмеялась Леля.

— Раньше не смогу. Если только сбежать, но на это, понимаешь, не способен. Я же