class="p1">Вот эти записи...

«На рейде, в нескольких милях от северных берегов, портовики загружали топливом трюмы океанского парохода. Осенняя навигация шла к концу, и погрузка велась в спешном порядке, — в эту ненастную пору редкий день не было шторма.

Когда старшина рано утром повел на рейд катер с плашкоутом на буксире, море уже было неспокойно. Шквальный ветер гнал навстречу огромные валы. С темного неба сыпал дождь пополам со снегом. Словом, погода не предвещала ничего хорошего, и эти несколько миль обычного рабочего рейса заняли порядочно времени. Старшина, видя, как быстро меняется море, поторапливал грузчиков, хотя они и так ни минуты не стояли без дела.

Как только весь уголь был отдан, старшина отвалил от стенки парохода и «на самом полном» пошел в порт. Сквозь туман уже виден был холмистый берег. Но тут, откуда ни возьмись, перед самым носом катера выросла высоченная волна. Она вскинула катер на кипящий гребень и, подержав несколько секунд, бросила вниз навстречу другой такой же яростной волне. На палубу хлынул ледяной поток, сбил мачту, залил трюм. Сразу заглох мотор, и, пока моторист снова завел его, прошло минут пять. За это время катер порядком отнесло, и старшине стоило немалых усилий вернуть его на прежний курс.

С берега заметили, что портсвики попали в беду, и на холмах разожгли костры. Стоящему в бухте теплоходу «Обь» приказали сняться с якоря и выйти на помощь. На «Оби» отдали швартовы. Довольно быстро теплоход подошел к катеру и уже развернулся было к нему правым бортом, как на плашкоут обрушилась волна высотою в пятиэтажный дом. Лопнул буксирный трос, плашкоут стремительно понесло на рифы. Высокие, черные, ребристые, захлестнутые прибоем, они вдруг угрожающе обнажились, готовые встретить баржу с людьми. Когда до гибельных рифов осталось меньше мили, сбоку поднялась новая волна, отбила баржу, загнав ее в тесную горловину между скалами. Матросы навалились на якорь, столкнули его в море.

Теперь к плашкоуту, который держался, словно на ниточке, на якорной цепи, нельзя было подойти ни с какой стороны...

Согласно инструкции, приняв сигнал бедствия, командир вертолета обязан по-аварийному снестись со своим начальником и попросить разрешение на вылет. Владимир Тарзанов знал, что вылет не разрешат. В этакую непогодь даже реактивные лайнеры не рискуют подняться в воздух, а о легких жучках-вертолетах и говорить не приходится.

Тарзанов вызвал из дежурки техника Медведева, бывалого авиатора, с мнением которого считался.

— Что скажешь, Александр Владимирович?

Медведев посмотрел на низкое, обложенное тучами небо, стряхнул с мехового воротника кожаной куртки дождевые капли и ответил вопросом:

— А что думает командир?

Сдвинув на затылок тугой шлем, Тарзанов сказал мрачно, каким-то не своим голосом:

— Нужно спасать людей!

Хлюпая по лужам, они прошли в дальний край летного поля, где стоял Ми-1, сдернули мокрый, прилипший к фюзеляжу чехол и забрались в кабину. Через две минуты взревел мотор. Наверху загрохотал пропеллер. Легкий корпус вертолета стал вибрировать и медленно оторвался от земли.

Едва высота достигла двухсот метров, вошли в тучу, которая, казалось, поглотила машину. Исчезла видимость. Тарзанов прибавил обороты. Привычный гул пропеллера не только не усилился, а стал глохнуть, словно туча запуталась в лопастях винта и мешала ему вертеться. Пробив наконец тучу, пилот круто развернулся, вышел над темно-багровыми кострами и в сплошной снеговой крупе полетел над бушующим морем. Среди темных скал, в кипении волн не сразу удалось найти плашкоут. Медведев толкнул плечом дверцу кабины и, уцепившись руками за бортики, высунулся по грудь, но шквальный ветер ударил в лицо. Так несколько раз подряд. После четвертого или пятого захода наконец увидели плашкоут. Люди на палубе, взявшись за руки, стоят по колено в воде, что-то кричат пилотам, но гул пропеллера заглушает их голоса.

Теперь предстоит самое трудное: сбросить веревочный трап и по очереди «перенести» матросов на берег, где горят костры. Как только над плашкоутом повисла лестница, за нее ухватилось несколько человек.

— Отставить! По одному! — кричит им Медведев. Но матросы держат трап, ожидая, что машина вот-вот оторвет их от палубы и поднимет в воздух. — По одному будем снимать! Остальные отпустите трап! Быстро! Не задерживай! — Медведеву до слез обидно, что люди не понимают его и из-за этого приходится терять драгоценные минуты.

Но вот четверо матросов отбегают в сторону, а пятый, оставшийся у трапа, быстро просовывает руки до самых подмышек через веревочную перекладину.

Тарзанов разворачивается, набирает высоту и с попутным ветром летит к кострам. Они кажутся в этой кромешной мгле из дождя, снега и тумана слишком далекими, хотя в другое время, при нормальной видимости, до них просто рукой подать.

Меньше чем за час были сняты с баржи и «перенесены» на берег четыре человека. Но всякий раз, ложась на обратный курс, Тарзанова охватывало тревожное чувство. Ему почему-то казалось, что он не найдет на прежнем месте плашкоута, что его уже сорвало с якоря и разбило о ребристые скалы. Рискуя сам напороться на них, он проходил бреющим, до боли в глазах напрягая зрение, и, к радости своей отыскав баржу, быстро сбавлял обороты. В считанные секунды Медведев сбрасывает трап и, как только кто-нибудь из матросов повисает на нем, сигналит:

— Летим, командир!

После восьмого рейса Тарзанов не на шутку встревожился: «А сколько там еще человек на плашкоуте? Хватит ли горючего, чтобы вот так летать за каждым?»

— Сколько еще осталось на барже? — крикнул он матросу, когда тот спрыгнул с лестницы.

— Без меня еще пятеро!

— Значит, всего тринадцать?

— Тринадцать!

— Худо, брат!

На самом же деле Тарзанов был далек от суеверия и меньше всего испугался «чертовой дюжины». Его тревожил расход горючего.

Десятый рейс был самым тяжелым, самым опасным. Только пилот начал заходить над баржей, ветер достиг ураганной силы. Вертолет попал в самый центр циклона. Его резко подбросило, потом кинуло в пропасть и, казалось, вот-вот поставит стоймя на руль. Начал захлебываться мотор. Привычный гул винта неожиданно затих. Как ни пытался Тарзанов выровнять машину, ему это долго не удавалось. Наконец он вырвал ее из сумасшедшего вихря и сразу же пошел на снижение. Но в эту минуту бушующий вал обрушился на плашкоут и, казалось, похоронил его под собой. С тяжелым сердцем пилот пролетел почти над самой водой. И тут случилось чудо: баржу вытолкнуло