Трудностей тут много. И объективных, и субъективных. В Пекине, судя по всему, есть влиятельные силы, которые тормозят и будут тормозить нормализацию. Но есть, видимо, и другие силы, которым и призвана помочь наша умная, тонкая политика. Если мы, например, отказываемся оказать содействие Китаю в создании АЭС, то мы помогаем не нашим друзьям, а нашим недругам. АЭС они все равно построят. Но работать она будет не на нормализацию советско-китайских отношений, а против.

Эти заметки несколько абстрактны. Я хотел привлечь внимание к сути дела: если мы всерьез хотим нормализации, нужно продумать, всесторонне рассмотреть, оценить наш общий подход к китайцам. И после этого можно будет разработать конкретную программу конкретных мероприятий. Все время помня старое и нестареющее правило: если хочешь, чтобы у тебя были друзья, сам будь другом».

Записка была передана Горбачеву 2 апреля 1985 года. Потом передали: «Одобрил». Судя по реальному положению дел, «одобрение» имело платонический характер.

* * *

Другая бумага, названная мною «О смысле жизни», была написана уже после апрельского пленума. Мне хотелось помочь Горбачеву внутренне освоиться со своим новым положением, увидеть себя на фоне великих (и ничтожных) предшественников. Просто лишний раз отвлечься от наполняющей каждый день суеты.

«Большинство людей не задумывается о смысле жизни. Просто живут. И просто умирают. Наверное, оставаясь в пределах „предыстории“ (Ф. Энгельс) человечества, так легче жить и легче умирать.

Однако, чем менее стандартны положение человека, его общественный статус, тем настоятельнее требует ответа сакраментальный вопрос: ради чего, зачем я живу?

Вопрос этот на первый взгляд чрезвычайно субъективен. Да он и по существу является таковым. Кроме тех случаев, когда занимаемое положение позволяет „делать историю“, то есть когда законы истории, требования исторического развития могут обобщенно выражаться в поступках, деятельности политического лидера. И здесь уже, на уровне политического, государственного руководства, проблема смысла жизни, не утрачивая своей субъективности, одновременно приобретает объективное значение. Ибо через смысл жизни реализуется смысл истории.

Политические лидеры далеко не всегда достигают той ступени самосознания, которая заставляет в четкой форме поставить перед собой вопрос о смысле собственной жизни. Они не всегда осознают (или не всегда полностью осознают) роль, которую им предназначено сыграть. Они, правда, все равно будут играть эту роль. Но только — плохо. В их действиях не будет единого замысла, цельности, их захлестнет сутолока повседневных дел. Они будут играть с судьбой, с историей не в шахматы, а в бильярд.

Эти абстрактные тезисы хотелось бы проиллюстрировать на нескольких хорошо известных примерах.

В. И. Ленин. Максимум самосознания — следствие высочайшей образованности, культуры и высочайшей интеллигентности. Он точно знал смысл своей жизни, ясно понимал свою сверхзадачу — свергнуть самодержавие, возглавить победоносную социалистическую революцию в России, а если получится, и во всем мире. Что касается России, он полностью выполнил свою жизненную программу.

То, что мы называем ленинским стилем работы, политической деятельности, — творческий, не стесненный никакими привходящими соображениями подход к теории и к практике; жизненная потребность в самокритике, в дискуссиях с товарищами, в правде; внутренний демократизм, умение говорить с людьми, располагать их к себе, убеждать массы и т. д. и т. п. — все это не только „положительные качества“ Ленина. Это, если угодно, — единственно возможный для него способ жизнедеятельности, жестко заданный пониманием своей исторической роли. Это — важнейший элемент ленинской „науки побеждать“.

И. В. Сталин. Объективно предопределенная для него историческая роль сводилась к преодолению отсталости России и созданию фундамента (прежде всего — материального) социалистических общественных отношений. И Сталин понимал это. И делал это. Если цель — создание социалистического общества, то избранные Сталиным средства (при всем разнообразии их объединяли ложь и насилие) решительнейшим образом противоречили этой цели, перечеркивали ее. Варварскими методами можно вытащить Россию из варварства (К. Маркс о Петре I), но нельзя построить социализм в научном, марксистско-ленинском смысле этого понятия. История жестко мстит за то, что ее пытались терроризировать и обмануть. Об этом нам напомнили фашисты, которые дошли до берегов Волги и гор Кавказа. Об этом нам напоминают 20 миллионов жизней, которыми мы оплатили победу.

Н. С. Хрущев. Сознательно поставил перед собой задачу вскрыть нарыв сталинских злоупотреблений, восстановить ленинские нормы партийной и государственной жизни. Многое сделал для решения этой задачи. XX съезд КПСС — событие всемирно-исторического значения, которое поставило Хрущева в один ряд с наиболее выдающимися деятелями международного коммунистического движения.

Но в целом указанная задача не была решена. Имея в виду борьбу Хрущева против культа личности, У. Черчилль заметил: „Нельзя перепрыгнуть через пропасть в два приема“. Хрущев увяз в половинчатости, недосказанности, боязни дойти до конца. Отсутствие общей культуры, инерция прошлого привели к тому, что Хрущев, осуждая Сталина, санкционировал свой собственный культ. И то, что возникло как трагедия, повторилось как фарс.

Давно известно: наши недостатки суть продолжение наших достоинств. Динамизм Хрущева, его простота, его решительность, оказавшись вне коллективного контроля, обернулись суетливостью, импульсивностью, грубостью. Безответственной ломкой того, что можно было бы и не ломать.

Л. И. Брежнев. Человек без ярко выраженного политического самосознания, без четкого представления о своей роли в истории. Его политика — часто лишь реакция на те или иные, происходящие независимо от него, изменения обстановки.

И первое, что он хотел сделать, — покончить с дерганьем, шараханьем из стороны в сторону, стабилизировать после хрущевских реформ положение в партии и стране. Он добился этого. Но мы заплатили слишком высокую цену. Столь необходимые стабильность, устойчивость, упорядоченность стали превращаться в неподвижность, стагнацию. Забота о кадрах вырождалась в застой кадров, их безнаказанность, что создавало почву для перерождения отдельных руководителей, коррупции, сохранения областных и районных „культов“.

Брежнев, как и Хрущев, понимал, что люди хотят и должны жить лучше. Этим определялся его постоянный интерес к сельскому хозяйству. Но интерес односторонний: упор на капиталовложения, а не на отдачу. Брежнев в общем-то чувствовал, что не срабатывает (и в промышленности тоже) экономический механизм, что нужны существенные сдвиги в области производственных отношений. Он неоднократно говорил об этом. Но у него не хватило сил сломить инерцию аппарата, куда, как в песок, уходили правильные мысли и соображения.

Линия партии на возвращение к ленинским нормам формально осуществлялась, но только формально. Ни Хрущев, ни Брежнев за четверть века так и не смогли возродить внутрипартийную демократию, преодолеть бюрократизацию партийного аппарата, привычку „низов“ смотреть в рот „верхам“, вставать и аплодировать, аплодировать и вставать. В идеологической работе продолжали господствовать парадность, самовосхваление, уход от острых проблем, волнующих коммунистов, всех советских людей. Мы по-прежнему боялись задавать себе „плохие“ вопросы: почему мы глушим западные передачи, а не наоборот? Почему мы покупаем зерно у США, а не США у нас? И многие другие, аналогичные.