Это открыло для нападения его ребра, и пинок пришелся ему в бок. Он застонал.

Трое здоровых мужиков против мальчишки. Который ничего им не сделал.

Несправедливость этого открыла железный резерв воли. Нет, уже не трое. Присоединились и другие. Но это лишь еще сильнее разъярило Кипа. Он свернулся, собираясь с силами, втянув голову в плечи. Горите в аду. Я выдержу.

С нечеловеческим ревом, звуком, которого Кип никогда не слышал, даже не подозревал, что может его издавать, он вскочил, широко расставив ноги. Внезапность этого движения словно усилилась его прежней медлительностью.

Рыча, весь в крови, он харкнул кровью в лицо тому, кто бросился вперед, чтобы пнуть его. Кип был подобен пещерному медведю, внезапно вставшему на задние лапы. У убийцы глаза на лоб полезли. Кип сгреб его за грудки и рванул, крутанулся с воплем и швырнул его в единственном направлении, которое не заслоняли тела.

В костер.

Тот увидел, куда он летит. Он потянулся к вертелу, закрепленному над костром, промахнулся, зацепился локтем, в результате отклонился в сторону, прямо в огонь, головой прямо в самую середину, сломав вертел.

Кип не смотрел, не слушал новых воплей. Кто-то ударил его в живот. Обычно от такого он складывался пополам. Но теперь боль не имела значения. Он нашел ударившего его – крупного бородатого мужика, на добрый фут выше него, обалдевшего от того, что парнишка не упал. Кип схватил его за бороду и дернул вниз к себе резко, как мог. В то же время он бросился навстречу, как баран. Лицо мужчины хрустнуло от их столкновения. Он рухнул, разбрызгивая кровь и теряя зубы. Что-то вроде надежды блеснуло сквозь ярость Кипа. Он снова обернулся в поисках очередной жертвы, когда что-то обрушилось ему на голову.

Кип упал. Он даже не осознавал, что падает. Он просто вдруг оказался на земле, глядя вверх на ухмыляющегося упыря с поленом в руке. За спиной его стояли еще четверо. Четверо? Все еще? В слезах, дурноте Кип даже не мог быть уверен, что точно сосчитал.

Он снова поднялся на четвереньки и тут же упал, перед глазами плавали искры. Он не мог держать равновесия.

– Бросьте его в костер! – заорал кто-то.

Были и еще какие-то слова, но Кип не мог их различить. Следующее, что он осознал, было то, что его поднимают за руки за ноги. Лицом вниз. Жар костра лизал его макушку, его лицо.

Они остановились.

– Да не толкайте нас, уроды! – сказал один впереди.

– На «три»!

– Оролам, он тяжелый.

– Нам его далеко бросать не надо.

– Зашипит, как бекон на сковородке!

– Раз!

Кипа мотнуло над костром, достаточно близко, чтобы брови его закурчавились от жара. Страх душил его. Головокружение исчезло. Его качнуло от костра.

– Два!

Хватит. Силы слишком неравны. Я пытался. Чего мне бояться, когда мне нечего терять? Я презираю себя. Ну умру я, и что? Ну, немного боли, и что? Затем боль уйдет навсегда. Потом забвение. Кипа снова мотнуло над костром. Он закрыл глаза, приветствуя жар. Его брови и ресницы плавились. Огонь лизал его лицо словно кошка.

Гайл не сдался бы. Они приняли тебя, Кип. Они ждали, что ты честно выполнишь свою работу. Гэвин, Железный Кулак, Лив – они впервые в жизни дали тебе чувство принадлежности к чему-то. А ты хочешь их разочаровать?

И страх ушел. Нет.

Его снова качнуло от костра – в последний раз. Четверо мужчин. Четверо Рамиров. Четыре его матери, считавшей его дерьмом и уверенной, что он это проглотит.

Черт, нет. Внезапный, безжалостный жар ненависти Кипа был жарче огня костра.

– Три!

Трое мужчин швырнули его вперед.

Кип не закрывал глаз и ощутил, что они расширились – не от страха, страх исчез. Его глаза расширились при виде огня, как глаза влюбленного при виде любимой. Да, прекрасная. Да, моя. Из ниоткуда возник рев, подобный могучему ветру. Пламя покривилось, прыгнуло к Кипу – в Кипа. И исчезло. Весь огонь выгорел в мгновение, погрузив лагерь во тьму. Мужчины с криками бросили его.

Кип едва заметил.

Он упал в угли. Подперся левой рукой, услышал шипение, когда стиснул горящий хворост. Хотя он вдохнул весь огонь, угли еще полыхали, а Кип почти не замечал. Ярость была морем, и он просто плыл в нем. Он не был собой, не осознавал себя. Здесь были только те, кого он ненавидел, кого надо было убить.

Он завопил, выбросив руку к небу. Жар хлынул наружу, став огнем в футе от его руки, окрасив небо в синий, желтый, оранжевый и красный. Он встал. Жар ревел в его жилах.

Невыносимый жар. Несмотря на темноту, он четко видел тех, кто его держал. Он видел их тепло. Один споткнулся и смотрел на него разинув рот.

Кип выбросил руку в его сторону. Пламя охватило его с ног до головы.

Остальные бросились бежать.

Кип направил свою левую руку на одного из них. Открыв ладонь, он ощутил, как треснула кожа, но боль была отдаленным эхо. Он направил и правую руку тоже. Хлоп, хлоп, хлоп. Три огненных шара, каждый размером с его ладонь, полетели в ночь, чуть не бросив его отдачей назад в костер. Но каждый нашел свою цель, погрузившись в спину бегущего, распотрошив его пламенем, зажаривая его изнутри во время падения.

Упав на колени, такой горячий, такой ошеломленный, Кип в последний раз воздел руки. Огонь хлынул в небо из обеих ладоней, даже из покалеченной левой. Затем его зрение стало нормальным. Он тяжело дышал, как будто какой-то демон только что отпустил его, оставив его пустым, гулким, с выгоревшей частью человечности.

Костер снова разгорался, но был уже куда меньше, жар углей постепенно передавался дереву, расходясь и освещая телеги и перепуганные лица собравшейся толпы.

В свете фонарей, факелов и возрождающегося костра Кип окинул сцену уже здравым взглядом. Десятки людей смотрели на него из широкого круга света, готовые броситься прочь.

Вокруг валялись трупы: четверо мужчин, пытавшиеся швырнуть его в костер, были мертвы, один превратился в обгоревший скелет, в остальных зияли дырки размером с кулак Кипа.

Почему-то с остальными дела обстояли еще хуже. У мужчины, которого Кип облил пойлом, кожа сползала с лица клочьями, и все его руки и тело были покрыты ножевыми ранами. Он лежал, тихо постанывая, на его обожженном скальпе еще торчали несколько клочьев волос. Рядом с ним валялась жирная баба и скулила не стесняясь. Горящий человек, видимо, налетел прямо на нее, поскольку ее лицо было обожжено, покрылось волдырями справа, бровь сгорела, волосы сползли с половины головы, а нож каким-то образом по рукоять вошел в ее правый бок. По ее щеке стекала струйка крови. Но хуже всего было с тем мужиком, которого Кип бросил в костер. Он схватился за вертел, чтобы остановиться, и в огонь воткнулся только головой, прямо в самые горячие угли.

Он выполз из костра и благодаря какому-то мрачному чуду был еще жив и в сознании. Он тихо плакал, словно даже это причиняло ему боль, но остановиться не мог. Он откатился, открыв обожженную сторону головы. Его кожа не просто сползла – она пригорела к углям, как куриная шкурка к сковородке. Кости скул торчали наружу, щека прогорела насквозь, обнажая зубы, обагряемые кровью с каждым всхлипом, сожженный глаз был белым как мел. Единственным, кто мог выжить после всего этого, был тот бородатый мужик, которому Кип выбил зубы. Он был без сознания, но жив, насколько видел Кип.