Эта группа развила в лагере лихорадочную деятельность, однако ее цель была идентична цели Каппа. И все же кое в чем они различались.

Если Капп и Рауэккер были ярко выраженными авантюристами, то эти серьезно верили в возможность насильственной смены политического режима в Советском Союзе. Эта их наивность, как и большинства иностранцев, являлась результатом полного незнания России, которую они мерили европейскими мерками. Они были уверены, что скоро начнется война между Америкой и Советским Союзом, и всеми силами старались внести и свою лепту в победу американцев. Когда весь лагерь заговорил о том, что из достоверных источников стало известно, что скоро начнется война, я дал понять майору Шуллеру, какой опасности он себя подвергает. Майор Шуллер ответил, что он в свое время беседовал с генералом Гальдером и тот ему сказал, что война начнется самое позднее в 1953 году. У американцев есть точные сведения, что Сталин в 1953 году нападет на Югославию, а это, естественно, приведет к мировой войне.

1952 год подходил к концу, а освобождением и не пахло. Группа майора Шуллера решила любой ценой установить контакты с заграницей. Для этого они решили устроить побег одного из членов группы за границу, с тем чтобы он передал американцам из первых уст сообщение об их положении и подчеркнул, что миллионная армия сибирских лагерей ждет сигнала к началу восстания против сталинского режима.

Своей верой в то, что для осуществления такой цели достаточно всего лишь бежать из лагеря, эти люди лишний раз показали свою полную наивность. Предположим, кому-то и удастся бежать из лагеря и у него появится возможность перейти советскую границу, что сделать практически невозможно, потому что он окажется в Восточной Сибири, в тысячах километров от границы, без средств и без знания русского языка. Как ему удастся добраться до границы? В сталинской России даже русский с подложными документами непременно будет раскрыт. Щупальца МВД проникают везде. Но члены группы об этом не думали. И они стали готовить к побегу молодого немца, работавшего слесарем в локомотивном депо. Беглец должен был спрятаться в резервуаре для воды на паровозе и таким образом выбраться из депо. Ему дали немного денег и хлеба. Все тело он смазал жиром, чтобы как можно дольше продержаться в резервуаре, наполненном водой. Паровоз выехал из мастерской и остановился у ворот. Часовые взобрались на него и, как и обычно, стали осматривать. В тот день осмотр продолжался особенно долго. Паровоз осмотрели два раза, резервуар протыкали острыми железными прутьями, но ничего не нашли. Дежурный караульный офицер дал знак ехать. Но офицер МГБ приказал осмотреть паровоз еще раз. И когда часовой в третий раз опустил железный прут в воду, раздался крик. Тут же вынырнул человек, смазанный жиром и испачканный сажей. Беглеца вытащили. Стало ясно, что в группе были осведомители, выдавшие план побега, и поэтому офицер МГБ ждал беглеца.

Дальше произошло то, что всегда происходило в подобных случаях. Более двадцати немцев, в том числе и майора Шуллера со Шрёдером, бросили в тюрьму, а затем судили. О судьбе этих людей, как и о судьбе Карла Каппа и Франца Штифта, мне ничего узнать не удалось.

Еще за несколько месяцев до того, как советская и мировая общественность узнала о гонениях на евреев, начавшихся по приказу Сталина, об этом уже говорили в лагерях. Однако появившиеся в конце 1952 года сообщения в прессе и по радио не были началом трагедии евреев в Советском Союзе. Она началась раньше. «Дело» еврейских врачей – это всего лишь маленький эпизод большой акции истребления евреев, которых не успел уничтожить Гитлер.

Всем бросалось в глаза, что начиная с весны 1952 года в каждом новом транспорте заключенных необычайно большим было количество евреев. Сначала мы думали, что это случайно. Но потом стали прибывать целые «еврейские транспорты».

Тридцать первую бригаду пополнило несколько новых заключенных, в том числе и два еврея. С одним из них я работал на одном участке. В первые дни он был молчалив. Я им особенно не интересовался, поскольку знал тысячи случаев, схожих по сути. Прошло несколько недель. Мне приходилось в очень многом помогать моему новому напарнику. А когда я однажды защитил его от антисемитской выходки, он проникся ко мне полным доверием. С этого дня я стал его постоянным советником. Я узнал, что мой новый знакомый, полковник Ровинский, был командиром железнодорожной охраны московской железнодорожной сети.

Ровинский в юности вступил в ряды ВЛКСМ, а затем и в ВКП(б). После Гражданской войны он остался в армии, но потом был переведен в железнодорожную охрану. В его обязанности входило контролировать железную дорогу в моменты, когда по ней проезжали партийные вожди. Железнодорожная охрана подчинялась не министерству обороны, а МГБ.

Полковник Ровинский был евреем, но, женившись на русской, он стал вращаться в среде, полностью удаленной от еврейских кругов. Двое детей были воспитаны в русском духе и в школе считались русскими. Всего лишь год назад, когда в СССР было разрешено называть евреев оскорбительным именем «жид», дети узнали, что их отец – еврей. Бедный ребенок вернулся однажды из школы весь в слезах и пожаловался матери. Огорченная мать поспешила в школу, чтобы документально доказать директору, что ни она, ни ее дети не являются евреями. Директор ответил, что дети сами знают, кого следует считать евреем, и что он не желает вмешиваться в «эти дела». Ровинского никто не называл жидом, но однажды его вызвал к себе генерал и представил человеку, которому полковник тут же должен был сдать должность. Ни слова не сказали ему о том, по какой причине его, после тридцати лет службы, выбрасывают на улицу. Ему пришлось освободить и служебную квартиру. Семья оказалась на улице. Он обходил разные инстанции, жаловался на несправедливость, но от него везде отворачивались. Наконец, он пришел к старому другу, работавшему заместителем министра. Выслушав Ровинского, замминистра тихо ответил:

– Есть тайный приказ Сталина, в котором говорится, что необходимо все учреждения очистить от евреев. Ты должен понять, что в такой ситуации я тебе не могу помочь. Ты должен покинуть Москву.

Еще в 1940 году, после заключения пакта между Гитлером и Сталиным, Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение выселить всех евреев из больших городов, и в первую очередь из Москвы. Начало войны помешало Сталину претворить свой замысел в жизнь.

Затем он протянул Ровинскому руку и сказал:

– Не обижайся, если я тебя больше не смогу принять.

Чуть позже Ровинский увидел, что он не единственный еврей, уволенный с работы. В отделах кадров министерств, главных управлений и вузов появились списки евреев, которых следует уволить. В Москве и Ленинграде многие евреи остались без работы. И лишь в одном министерстве евреев не увольняли – в министерстве иностранных дел, которое возглавлял Молотов. Он уже давно не выносил евреев. Последним евреем, работавшим там, был Лозовский, который пообещал первому посланнику Израиля в СССР Голде Меир обеспечить визы евреям, желавшим переселиться в эту страну. За это его арестовали, и Молотов мог похвастаться Сталину, что его министерство «очищено» от евреев.