На следующий день Гевюрц привел меня к Оскару. Увидев меня, тот очень удивился. Его взволновал мой болезненный вид. Затем Оскар познакомил меня со своим боевым товарищем Хельмутом Ротом, венгерским немцем. Оскар и Хельмут служили в одной части.

В 1944 году Оскара Лептиха, Хельмута Рота и еще одного человека по приказу эсэсовского командования сбросили на парашютах в тыл Советской армии в Зибенбюргене. Им удалось дойти до города Клаусенбурга, где они спрятались у доктора Бауэра. Доктор Бауэр уже много лет было доверенным лицом нацистов. Они установили радиосвязь с командованием немецкой армии и извещали его о передвижении советских частей. Но однажды д-р Бауэр пошел в представительство НКВД и выдал парашютистов. Но НКВД арестовал не только парашютистов, но и самого доктора Бауэра, которого военный трибунал приговорил к десяти годам лагерей. Парашютисты получили по пятнадцать и двадцать лет. Рота этапировали в Норильск, Оскара – в Тайшет, а остальных в другие лагеря.

Хельмут Рот принимал участие в восстании заключенных в Норильске в 1950 году. Одна часть «спецлагеря» попыталась силой вырваться на свободу. Инициаторами восстания стали старые лагерники, работавшие во время войны на самых тяжелых работах и ожидавшие обещанную после победы над Гитлером амнистию. Но амнистия коснулась только уголовников, а политические продолжали умирать. Восстание началось в пятом ОЛПе (медный рудник). Заключенным удалось разоружить часть охраны. Толпа в пять тысяч заключенных, частично вооруженных, двинулась в направлении IX лаготделения и попыталась его захватить. Между тем, против повстанцев были брошены все силы МВД и МГБ, а также расквартированный в Норильске танковый полк. Несмотря на слабое вооружение, повстанцы дрались два дня. Лишь на третий день, потеряв убитыми сотни и ранеными тысячи, они сдались.

Пришло время отмщения.

Сотни заключенных, в том числе и те, кто не имел никакого отношения к восстанию, были брошены в тюрьму. Большинство из них расстреляли. Оставшиеся в живых получили по двадцать пять лет лагерей, в их числе был и Хельмут Рот, и без того имевший пятнадцатилетний срок. Участников восстания после приговора разбросали по разным лагерям: часть попала в Тайшет, а большинство – в «Степьлаг» в Казахстане и в «Дальлаг» на Колыме.

В 048-м лаготделении находилась большая группа иностранцев, в основном немцев. В первый же день я приметил, что здесь, как и в других лагерях, существуют различные группы, вынашивающие те же планы, что и Капп, Рауэккер и другие. От Оскара я узнал, что в этом лагере действует тайная организация, которая завербовала и его самого. Его вербовали сразу несколько групп, так как было известно, что в немецкой армии он работал радиотелеграфистом. Все эти группы действовали в глубоком подполье, и большинство заключенных даже не подозревало об их существовании. За несколько недель до моего прибытия лагерь был страшно взбудоражен: неожиданно нагрянул полковник Саломатов с группой офицеров МГБ. Быстрой походкой направились они в барак лагерных пожарных. Там дежурил заключенный. Произведя тщательный обыск, офицеры обнаружили составные части радиопередатчика. Забрав их с собой, они увели и пожарного. В лагере заговорили, что пожарный был членом организации заговорщиков, которая силами своих членов, работавших в паровозных мастерских, пыталась изготовить составные части радиопередатчика. Передатчик хотели смонтировать в помещении пожарной команды и с его помощью наладить связь с заграницей.

Однажды, когда все были на своих местах и готовились ко сну, в барак электротехников вошел заключенный из другого барака. Гость направился к спокойно спавшему молодому парню и вонзил ему в сердце нож. Парень тут же умер. Убийца покинул барак и, явившись к нарядчику, сообщил, что только что судил предателя. Убитый был членом тайной организации и подозревался в доносе на нее. После этого убийства в тюрьму отправили еще нескольких заключенных. Убийцу и двух его помощников приговорили к смертной казни, остальных – к двадцати пяти годам каторги.

Узнав обо всем этом, я решил сузить круг своих знакомых, ограничившись контактами только с Оскаром, Хайнцем и Хельмутом. Но единственным, кому я мог довериться, был Оскар. С остальными двумя я был более сдержан. С товарищами по бригаде я разговаривал только в случае необходимости.

Был в лагере и еще один человек, с которым я с удовольствием разговаривал, так как знал, что он не опасен. Это – старый кипятильщик Никифор. Семидесятишестилетний Никифор получил двадцать пять лет лагерей за то, что, по версии МГБ, являлся «руководителем американской шпионской и диверсионной банды». Этот сильный широкоплечий старик с длинной белой бородой бросался в глаза каждому. Из-за преклонного возраста он работал кипятильщиком. В теплые дни он выходил посидеть перед деревянной лачугой.

Как-то я, впервые проходя мимо него, поздоровался с ним.

– Ты, должно быть, не русский? – ответил Никифор на мое приветствие.

– Да, я не русский, я югослав.

– Каких только народностей тут нет!

– Да, здесь собралось пестрое общество, – согласился я.

– Как вы сюда попали? – спросил он.

– Это длинная история, и, возможно, когда-нибудь я вам ее расскажу.

– Войдите, – любезно пригласил он меня.

Я вошел вместе с ним в кипятильню. Мы поговорили несколько минут. С тех пор я часто приходил к мудрому старику. Я был уверен, что Никифор попал в лагерь из-за своей принадлежности к религиозной секте, ибо знал, как «ценится» в Советском Союзе свобода вероисповедания. Но история Никифора не была типичной и поэтому она заслуживает того, чтобы я о ней рассказал.

В 1907 году царские власти из окрестных курских деревень в Сибирь выслали Никифора и еще сорок крестьян за их принадлежность к какой-то религиозной секте. Эти несколько семей поселились недалеко от Ачинска и занялись хлебопашеством. Земли было много, давала она богатый урожай и крестьяне быстро пришли в себя. Здесь им никто не мешал справлять религиозные обряды. Баптисты построили даже церковь.

В 1914 году началась мировая война, военнообязанные получили повестки, но на вызов никто не явился. И ни с кем ничего не случилось. Прошла и революция, в которой также никто не участвовал. В Ачинске в 1918–1923 годах власти менялись часто. Сначала были Советы, затем чехи, потом Колчак, за ним меньшевики, пока, наконец, снова не пришли большевики. Крестьян не волновало, кто был у власти, до тех пор, пока их не трогали. В 1929–1930 годах началась коллективизация. Но и это было не так страшно для крестьян, и без того совместно обрабатывавших землю. Однако однажды в деревне появились агитаторы-атеисты, называвшие религию «опиумом». После того, как церковь превратили в никем не посещаемый клуб, крестьяне решили покинуть свои дома. После тщательных сборов в дорогу тронулась вся община, включая детей и стариков. Взяли они с собой и часть инвентаря и скотину. Зашли глубоко в тайгу. Этот поход продолжался десять дней. Ежедневно они устраивали привалы всего лишь на три-четыре часа. Многие не выдержали напряжения. Когда, наконец, они решили остановиться на каком-то лугу вблизи реки, чтобы заложить новую деревню, их было не больше ста восьмидесяти. За лето все построили себе крышу над головой. Первый год они питались зерном, которое принесли с собой, а зимой выкорчевали вокруг деревни лес для пашни. И уже первый посев принес такой обильный урожай зерна и овощей, что его хватило бы на три года. Земля была исключительно плодородной. Через несколько лет у крестьян было все и никто не жалел о покинутой деревне, и никого не интересовало, что происходило в других краях.