«Янаходился в темном монастырском зале, — читала высокая и пухленькая Литима, стоя у пюпитра, на котором лежала открытая книга, — его дальние углы, куда не доставал свет, были словно залиты темной краской. Я сидел на полу, думая об этой тьме, о Незримом. Я не мог со всей уверенностью утверждать, будто знаю, что таится в ночи. Я предполагал, что там стены, толстые и крепкие, но как я мог это знать, не видя? Когда все сокрыто, что может человек считать Истиной?»

Литима, облаченная в фиолетовое шелковое платье с желтой окантовкой, являлась одной из письмоводительниц Далинара. Она читала великому князю, а тот разглядывал карты на стене своей гос­тиной. Комната была обставлена резной деревянной мебелью и украшена отличными ткаными коврами, привезенными из самого Марата. Блики от бриллиантовых сфер люстр играли в гранях хрустального графина с послеполуденным вином — оранжевым, не способным опьянить.

— «Пламя свечей. — Литима читала отрывок из „Пути королей“, того самого экземпляра, что некогда принадлежал Гавилару. — С десяток свечей догорали на полке передо мною. Каждый мой вздох заставлял их трепетать. Для них я был уродливым чудовищем, способным лишь пугать и разрушать. И все-таки, если бы я случайно оказался слишком близко, они бы уничтожили меня. Мое невидимое дыхание — ритм всей моей жизни, мои вдохи и выдохи, — могло с легкостью их прикончить, но мои пальцы не в состоя­нии сделать то же самое, не расплатившись болью».

Далинар в задумчивости крутил в пальцах перстень-печатку — сапфир с вырезанной на нем глифпарой «Холин». Рядом стоял Ренарин, в синем сюртуке с серебряной отделкой, с золотыми узлами на плечах, которые отмечали его статус принца. Адолина не было. Они с Далинаром старательно избегали друг друга после ссоры в Га­лерее.

— «И в мгновение покоя я понял, — читала Литима, — эти огоньки свечей походили на людей. Такие хрупкие. Такие смертоносные. Если их не трогать, они дают свет и тепло. Впав в неистовство, уни­чтожат те самые вещи, которые должны освещать. Они — зародыши пожаров, и в каждом сокрыто семя столь мощной разрушительной силы, что она могла бы превращать в развалины города и вынуждать королей вставать на колени. Много лет спустя я мысленно возвращал­ся к тому спокойному, тихому вечеру, когда мне довелось глядеть на ряды живых огней. И я понимал. Присягающий тебе на верность наполняет тебя сиянием, точно самосвет, и жутким образом позволяет уничтожить не только самого себя, но и все, что ему дорого».

Литима замолчала. Это был конец отрывка.

— Светлость Литима, благодарю вас, — произнес Далинар. — На сегодня хватит.

Женщина склонила голову в знак уважения. Оставив книгу на пюпитре, она взмахом руки велела юной ученице следовать за собой, и они удалились.

Этот отрывок особенно полюбился Далинару. Слушая его, великий князь успокаивался. Кто-то другой знал, кто-то другой в стародавние времена понял, что он чувствовал. Но сегодня обычное утешение не пришло. Он лишь вспомнил про доводы Адолина. Сын не сказал того, о чем Далинар уже не подумал бы, но, услышав то же самое из уст человека, которому верил, он почувствовал, как мир зашатался. Великий князь вдруг осознал, что смотрит на карты, скопированные с тех, что висели в Галерее. Их воссоздал королевский картограф Исасик Шулин.

Что, если видения и впрямь лишь результат душевной болезни? Он частенько тосковал по славным дням из прошлого Алеткара. Может, это просто его подсознательное желание стать героем, попытка оправдаться за упорное стремление к цели?

Тревожные мысли. Если присмотреться, эти фантомные приказы «объединить» весьма смахивали на то, что провозгласила Иерократия пять веков назад, попытавшись покорить весь мир.

Далинар отвернулся от карт и пересек комнату; его обутые в ботинки ноги тяжело ступали по мягкому ковру. Слишком красивому ковру. Князь провел значительную часть своей жизни в военных лагерях — спал в фургонах, каменных бараках и шатрах, установленных с подветренной стороны скал. По сравнению с теми временами его нынешнее жилище было почти особняком. Он чувствовал, что должен отказаться от всей этой роскоши. Но чего он этим добьется?

Князь остановился возле пюпитра и пробежал пальцами по плотным страницам, заполненным строчками фиолетовых чернил. Он не умел читать, но ощущал странную силу, что исходит от слов. Так сферы излучают буресвет. Может, все его проблемы от этих слов? Видения начались через несколько месяцев после того, как Далинар впервые послушал отрывки из книги.

Он положил ладонь на холодные, покрытые знаками страницы. Родина алети грозила вот-вот развалиться от напряжения, война зашла в тупик, а он вдруг увлекся теми самыми идеалами и мифами, что привели его брата к гибели. Сейчас алети нужен Черный Шип, а не старый, усталый солдат, вообразивший себя философом.

«Да пропади оно все пропадом! Я думал, что все понял!»

Далинар захлопнул книгу так, что хрустнул кожаный переплет, и вернул ее на положенное место на книжной полке.

— Отец, — заговорил Ренарин, — я могу что-нибудь для тебя сделать?

— Я был бы рад, окажись оно так. — Далинар легонько постучал по корешку книги. — Какая ирония. Эту книгу когда-то считали одним из величайших шедевров политической философии. Ты это знал? Ясна мне сказала, что короли по всему миру изучали ее каждый день. Теперь же это почти богохульство.

Ренарин не ответил.

— Как бы то ни было, — продолжил Далинар, возвращаясь к стене с картой, — великий князь Аладар отверг мое предложение об альянсе, как и Ройон. Есть идеи, к кому обратиться дальше?

— Адолин говорит, следует куда больше беспокоиться о том, что Садеас замышляет уничтожить нас.

В комнате воцарилась тишина. У Ренарина есть такая манера — убивать разговоры, как лучники врага убивают офицеров на поле боя.

— Твой брат тревожится не зря, — сказал Далинар. — Но если мы предпримем что-то против Садеаса, это поставит под угрозу судьбу Алеткара как королевства. По той же причине Садеас не посмеет действовать против нас. Он все поймет.

«Я надеюсь».

Снаружи внезапно зазвучали горны, их низкий гулкий зов прокатился по лагерю, точно эхо. Далинар и Ренарин замерли. На Равнинах засекли паршенди. Горны запели во второй раз. Тридцать тре­тье плато из второго квадранта. Разведчики великого князя сочли спорное плато достаточно близким, чтобы его войско могло добрать­ся туда первым.

Далинар метнулся через комнату, на миг позабыв обо всем, топча толстый ковер. Он распахнул дверь и бросился по залитому буресветом коридору.

Дверь в штабной кабинет оказалась открыта, и Телеб — старший офицер на дежурстве, с заплетенными в косу длинными волосами, — отдал честь Далинару. У Телеба была прямая спина и светло-зеленые глаза. Синяя татуировка на щеке отмечала его как ветерана. У стены на высоком табурете возле стола с длинными ножками расположилась его жена Калами. Две маленькие косы украшали ее чело, большая же часть прядей струилась по фиолетовому платью до самого табурета. Будучи известным историком, она получила разрешение записывать встречи вроде этой, поскольку планировала написать историю войны.