Далинар молчал.

— Иногда простые ответы — самые правильные! — воскликнул Адолин. — Подпруга короля всего лишь износилась. А ты... ты видишь то, чего на самом деле нет. Извини.

Они посмотрели друг другу в глаза. Адолин не отвел взгляда. Не мог.

Далинар отвернулся от него:

— Оставь меня, пожалуйста.

— Хорошо. Отлично. Но я хочу, чтобы ты обо всем подумал. Я хочу, чтобы ты...

— Адолин, убирайся.

Юноша стиснул зубы, но повернулся и гордо ушел.

«Я не мог больше молчать», — думал он, покидая Галерею.

Но это ничуть не уменьшило боли от собственных слов.

Семь лет назад

- Все у них сикось-накось, — сказал женский голос. — Режут людей, чтобы пялиться на те штуки, которые Всемогущий скрыл не без причины... Нельзя так!

Кэл застыл в переулке между двумя домами. Небо у него над головой было тускло-серым; на некоторое время пришла зима. Приближался Плач, и Великие бури случались нечасто. Пока что для растений было слишком холодно, чтобы наслаждаться передышкой; камнепочки проводили зимы, свернувшись внутри своих панцирей. Большинство живых существ впали в спячку, ожидая возвращения тепла. К счастью, сезоны обычно длились всего лишь несколько недель. Непредсказуемость. Так устроен мир. Только после смерти все неизменно. По крайней мере, об этом твердили ревнители.

Кэл надел толстую стеганую куртку из дыродревесной ваты. Ткань, выкрашенная в темно-коричневый цвет, царапала кожу, но согревала. Он поднял капюшон и спрятал руки в карманы. Справа от него располагалось жилище пекаря — семья спала в треугольном чулане в задней части дома, за магазином. Слева от Кэла находилась одна из таверн Пода, где в зимние недели лависовый эль и пиво-грязючка текли рекой.

Поблизости болтали какие-то женщины.

— Ты же знаешь, он обокрал старого градоначальника, — сказала одна, стараясь говорить тихо. — Целый кубок сфер взял. Лекарь утверждает, это подарок, но он там был один, когда градоначальник умер.

— Я слышала, у него есть документ, — возразил первый голос.

— Несколько глифов. Это не настоящее завещание. И чья рука написала эти глифы? Да сам лекарь и написал. Спорим, там не было ни одной письмоводительницы, чтобы выполнить волю градоначальника. Ты послушай меня. Все у него сикось-накось.

Кэл стиснул зубы, борясь с желанием шагнуть вперед и показать женщинам, что он их слышит. Но отец бы этого не одобрил. Лирин всячески избегал споров и столкновений.

Но так бы поступил отец, а не сам Кэл. И потому он вышел из переулка, прошел мимо нанны Терит и нанны Релины, которые сплетничали у входа в пекарню. Терит, жена пекаря, полная женщина с курчавыми темными волосами, как раз излагала новый злобный слух. Кэл бросил на нее суровый взгляд и с удовольствием увидел в ее карих глазах замешательство.

Кэл пересек площадь, осторожно обходя покрытые льдом лужи. У него за спиной сплетницы поспешно удалились в пекарню и захлопнули дверь.

Удовлетворение быстро растаяло. Почему люди вечно болтают чушь о его отце? Они называли его ненормальным, однако сами бросались покупать охранные глифы и обереги у странствующих аптекарей или торговцев удачей. Да смилостивится Всемогущий над человеком, который делает что-то по-настоящему полезное!

Все еще разгоряченный, Кэл прошел несколько кварталов, направляясь туда, где его мать, в длинном коричневом пальто, забравшись на раскладную лестницу, аккуратно постукивала по карнизу дома, в котором располагался Городской совет. Хесина обычно собирала свои волосы в хвост, а потом повязывала на голову платок, но сегодня поверх платка надела вязаную шапку.

Предметом ее забот были похожие на сосульки каменные наросты, что образовались по краям крыши. Во время Великих бурь с неба лилась вода с высоким содержанием крема. Если крем не убирали, он постепенно затвердевал и превращался в камень. От буревой воды, что капала с карниза, на домах вырастали сталактиты. Их надо было регулярно сбивать, иначе крыша так тяжелела, что могла обрушиться.

Хесина заметила его и улыбнулась; ее щеки раскраснелись от холода. У матери Кэла было узкое лицо с изящным подбородком и пухлыми губами — она считалась красивой женщиной. По крайней мере, Кэл ее такой считал. Уж точно красивее жены пекаря.

— Отец уже отпустил тебя? — спросила она.

— Отца все ненавидят, — вырвалось у Кэла.

Мать вернулась к работе.

— Каладин, тебе тринадцать. Ты достаточно взрослый, чтобы не говорить таких глупостей.

— Это правда, — упрямо сказал он. — Я только что слышал, как две женщины сплетничали. Они болтали, что отец украл сферы у светлорда Уистиоу. А еще, что отцу нравится резать людей и поступать сикось-накось.

— Поступать неправильно.

— Почему я не могу говорить, как все?

— Потому что ты воспитанный.

— Нанна Терит, выходит, невоспитанная?

— Сам как думаешь?

Кэл поколебался:

— Она невежда. И ей нравится сплетничать о вещах, про которые она ничего не знает.

— Ну вот. Если ты хочешь ей подражать, я не в силах тебе препятствовать.

Кэл скривился. Надо было следить за собой, разговаривая с Хесиной; она любила выворачивать слова наизнанку. Он прислонился к стене Городского совета, наблюдая за тем, как дыхание превращается в облачка пара. Может, стоит сменить тактику?

— Матушка, почему люди ненавидят отца?

— Они его не ненавидят, — ответила Хесина. Однако то, что он задал вопрос спокойно, заставило ее продолжить. — Им от него делается неуютно.

— Почему?

— Потому что некоторые люди боятся знания. Твой отец — ученый, он знает вещи, которых другие не понимают. Так что эти вещи просто обязаны быть темными и загадочными.

— Они не боятся торговцев удачей и охранных глифов.

— И то и другое людям понятно, — спокойно ответила мать. — Выжги охранный глиф над входной дверью, и он отвратит зло. Это просто. Твой отец никому не даст обереги, чтобы исцелить. Он заставит лежать в постели, пить воду, принимать какое-нибудь гадкое лекарство и промывать рану каждый день. Это трудно. Они лучше положатся на судьбу.

Кэл призадумался:

— Мне кажется, они его ненавидят, потому что у него слишком часто ничего не получается.

— Отчасти. Если охранный глиф подводит, можно все списать на волю Всемогущего. Если твой отец подводит, тогда он сам виноват. Ну, так они считают. — Его мать продолжала работать, и вокруг нее на землю падали куски камня. — Люди никогда не будут по-настоящему ненавидеть твоего отца — он слишком полезен. Но он не сможет стать одним из них. Такова цена профессии лекаря. Власть над чужими жизнями — неприятная ответственность.