* * *

Очень довольны были и Президент, и вся президентская рать. Выборы были на носу, и крупный успех власти в борьбе с сепаратизмом и терроризмом пришелся как нельзя кстати.

Не то, чтобы Президент и правящая партия боялись потерять существенное количество голосов. Боже упаси! Технологии в этой области за многие годы были отработаны до совершенства и всегда давали кандидату от Объединенного Отечества необходимое преимущество перед любыми другими претендентами при соблюдении всех минимальных приличий, разумеется. Когда-то созданная Стиллером полумаргинальная партия давно превратилась в корпоративный орган, выражавший волю самых широких слоев бюрократии, и несла на своих знаменах могучие лозунги защиты стабильности и крепкого «народного» государства. И как-то само собой получалось, что кандидаты на президентский пост вылуплялись почти непременно из числа военных и штатских служилых людей достаточно высокого ранга. Собственно, первым и единственным исключением из этого правила был сам Стиллер, в свое время совершенно неожиданно воспаривший на политический олимп из адвокатской конторы под парусами своей фантастической демагогии, в которые дули попутные ветры экономического и политического кризиса. А потом… Потом начала работать самовозобновляющаяся система, состоящая из связки двух элементов, неизбежно работающих друг на друга: с одной стороны, — партия бюрократов, с другой (или с той же?), — прямое порождение этой же среды — Президент. Основное требование к кандидату выдвигалось одно — преемственность, которая мыслилась как не имеющая альтернативы гарантия экономической и политической стабильности и, следовательно, всеобщего благополучия. В таком виде все это и преподносилось электорату. Впрочем… может, оно так и есть?

Подобная система неизбежно грешила авторитаризмом со всеми его издержками. Довольно резкие, порой, колебания курса внутренней и внешней политики в большой степени зависели от умственных способностей и личностных качеств человека, бравшего руль, и от того, как он сам понимал ту самую преемственность. Иногда везло (и даже очень), иногда — нет…

В общем, выборы, не готовившие властям каких-то особых сюрпризов, тем не менее, расценивались как весьма ответственное мероприятие. Потому как даже очень смирной лошадью нужно управлять. А ну, как ее (лошадь) кто испугает, и она понесет, сбросив кучера и круша все на своем пути? Бывало, знаете…

Опять же, избирательная компания становилась для аналитиков во властных структурах своего рода моментом истины, когда можно было почувствовать настоящий пульс общественного мнения, понять, кто реально может испугать лошадь, определить с какой стороны вожжи нужно натянуть, а с какой ослабить, и, в конце-концов, чем сегодня следует кормить животное — овсом или соломой?

С пропагандистской точки зрения мощный удар по террористам был даже не овсом, а морковью с сахаром!

Президент с удовольствием подписывал указы о поощрениях и наградах отличившимся.

* * *

Был награжден и Тиоракис. Правда, Слава Отечества, о которой он когда-то мечтал в детстве, ему не досталась, но «Звезду Отважных» — один из самых высоких и почетных военных орденов — он получил. Такого не было даже у его отца, прошедшего почти всю Шестилетнюю войну. Впрочем, не только отец, но также никто из друзей отца — ветеранов войны, не мог похвастаться подобной наградой!

А Тиоракис поймал себя на мысли, что ему полученным орденом хвастаться не хочется. И на этот раз вовсе не потому, что тайное обладание — слаще. Причина коренилась в другом. Когда он спрашивал сам себя: «А за что, собственно, награда?» — на него накатывало чувство некой чрезвычайно неприятной неловкости…

Несколько лет назад в одной из книг Тиоракис прочитал, как главный герой повести на вопрос одного из персонажей: за что он схватил военный орден, — отвечает: «Было там что-то такое, убил, наверное, кого-нибудь…» В то время Тиоракису подобный ответ показался некоторой натяжкой со стороны авторов. Неестественным представлялось совсем еще неискушенному тогда молодому человеку такое отношение бывшего солдата к оценке своих боевых заслуг. А ныне он сам, подводя итог собственным деяниям, видел на первом месте не выполненный долг перед Родиной, не разгром вражеского стана, не благо, скорее всего, принесенное им энному числу сохранивших свои жизни соотечественников, а оставленные там, за спиной, трупы — трупы своих, трупы врагов…

«Да, действительно, — меланхолично констатировал Тиоракис, глядя на красивый и очень спокойный пейзаж за окном, — «убил, наверное, кого-нибудь»… А то, что труп врага пахнет сладко, кажется, врут…»

* * *

После возвращения из Баскена Тиоракис не вернулся ни под родительский кров, ни, тем более, на «хитрую» гэбэровскую квартиру.

«Контора» временно поселила своего отличившегося сотрудника в небольшом коттедже на территории охраняемого ведомственного поселка, где-то в тылах правительственных резиденций, что на берегу Сарагского озера. Это было сделано, прежде всего, для безопасности самого Тиоракиса. Руководство Пятого департамента не без основания полагало, что может найтись немало желающих свести счеты с агентом, провалившим крупную террористическую сеть и лично уничтожившим нескольких руководителей подполья, занимавших, к тому же, видное место в родовой структуре одного из наиболее влиятельных баскенских кланов. Одновременно Тиоракис являлся для кого-то — ценнейшим, а для кого-то — опаснейшим свидетелем в ходе идущего на полных парах следствия, и должен был остаться таковым на предстоящем судебном процессе. Во всяком случае, на весь этот период времени к нему приставили постоянную охрану и, насколько это было возможно без пластических операций, переменили его внешность.

Строго говоря, Тиоракис оказался в положении почетного узника того самого ведомства, которому он служил уже несколько лет. Условия заключения, правда, были весьма комфортабельными.

Чисто промытое и поэтому практически невидимое стекло больших окон его «камеры» открывало скромный, но очень уютный вид на подстриженную лужайку, которую живописно пересекали несколько вольных линий садовых дорожек, вымощенных плитняком. Лужайка ограничивалась ровно подстриженным кустарником, за которым начинался редкий, хорошо прочищенный лес, круто спускавшийся к берегу невидимой отсюда маленькой речки, скорее, даже ручья, приятный звук которого на миниатюрном перекате можно было услышать в тех редких случаях, когда ветер совершенно прекращал свои игры с кронами деревьев. Сквозь ветви, еще не одетые в это время листвой, и поверх них проглядывал широко раскинувшийся на противоположном, пологом склоне долины луг, отделенный от неба прихотливо изогнутой лентой дальнего леса. Все это создавало ощущение простора и свободы, но Тиоракис хорошо знал, что там, совсем близко, за лужайкой и кустами, ниже по склону, деликатно поставленный в мертвой зоне и по этой причине не уродующий пейзаж, находится сплошной трехметровый забор, снабженный охранной сигнализацией и системой телекамер слежения. Изнутри этого барьера, строгим ошейником охватывавшего весь периметр закрытого поселка, шла тропа, которую каждый час обходил патруль с собакой.