А Тиоракис в это самое время глядел из окна своего временного убежища на спокойный пейзаж… Точнее, не глядел, а просто уставился в ту сторону. Обращенный внутрь себя, он никак не мог дать окончательной оценки некому существенному, требующему итога, этапу своей жизни. Вдоволь поблуждав за последние три года между трудноразделимыми берегами добра и зла, он все никак не мог определить: к которому из краев ближе лег его след? И какое расписание назначено ему на будущее? Тиоракис, Ансельм, Еретик… далее везде?

— Вот вам допуск к делу, — сказал Мамуля, протягивая Тиоракису небольшую светло-зеленого цвета карточку из тонкого картона, — отправляйтесь в «шкатулку», знакомьтесь… Ознакомитесь — ко мне! Обсудим.

«Шкатулкой» на употреблявшемся в «Пятерке» жаргоне назывался сектор, в котором хранились секретные служебные материалы и в том числе досье на разрабатываемых лиц. Выносить из «шкатулки» ничего не разрешалось. Для ознакомления с хранящимися там документами (разумеется, только с письменной санкции руководителя Департамента!) допущенному сотруднику выделялась одна из специальных кабинок, не имевшая окон и оборудованная только небольшим столом, рабочим креслом, а также верхним и местным светом. На дверях каждой из таких ячеек красовалась предупреждающая табличка: «Ведется прослушивание и видеонаблюдение!» Украшение это было, скорее, данью традиции, чем практической надобностью, поскольку любой вменяемый сотрудник (а невменяемых на службу не принимали — за этим кадры следили строго) и без того понимал, что постоянно находится под пристальным вниманием службы внутреннего контроля (СВК).

Рядом с дверью, ведущей в «шкатулку», находилось небольшое сооружение — нечто вроде маленькой кафедры или трибунки — рабочее место поста охраны. Тиоракис предъявил внутренний пропуск и картонку допуска дежурному офицеру, которого до этого видел и которому демонстрировал свою личность уже, наверное, раз сто. Раз сто видевший и, наверное, знавший его в лицо не хуже родной мамы, офицер охраны внимательно сличил физиономию Тиоракиса с фотографией на документе, бегло глянул на зеленую картонку, кивнул, вернул Тиоракису верительные грамоты, сделал необходимую запись в дежурном журнале и нажал кнопку, отпирающую электрический замок. Тиоракис, поднеся пальцы правой руки к воображаемой тулье воображаемой шляпы, слегка кивнул и вошел в святая-святых.

За дверью открывался преизрядный коридор, в который выходили двери кабинетов с упомянутыми предупреждающими табличками, а в конце его располагалось собственно хранилище. Это было большое вытянутое помещение также без окон, почти сразу за входом перегороженное поперек элементарной деревянной стойкой. К стойке с внутренней стороны прирос здоровенный письменный стол, за которым царил в лучах вечного искусственного света один из старейших и вернейших, всех пересидевший и переживший, проверенный из проверенных сотрудник Пятого департамента ФБГБ, кавалер ордена «За тридцать лет беспорочной службы», бессменный начальник «шкатулки», суб-колонель Едд Рыйста по кличке Бинокуляр. За его спиной тянулись длиннющие и высоченные, почти под потолок, секции металлических шкафов-ячеек, в которых хранилось главное достояние «Пятерки» — своеобразная Книга Судеб — оперативные дела секретных агентов, досье на граждан, чем-то задевших интересы Родины и по этой причине попавших в разработку, отчеты о проведенных операциях и все, что с этим связано: протоколы слежения, сообщения бдительных обывателей (в просторечии — доносы), вербовочные расписки и расписки в получении денег, аналитические обзоры, копии личных документов и личных писем, фотографии (скромные и не очень), расшифровки телефонных переговоров, и так далее, и тому подобное…

Пятый департамент, когда дело касалось проникновения в чужие секреты, охотно использовал последние достижения науки и техники, но в части сохранения собственных тайн — демонстрировал махровый консерватизм. Во всяком случае, секретные папки, содержавшие сведения о личности агентов, работавших на спецслужбу, и наиболее скандальные досье на видных людей не переводились на электронные носители и не упаковывались ни в какие, пусть даже самые труднодоступные файлы. Случившиеся в родном отечестве и за рубежом несколько громких историй, связанных с проникновением электронных взломщиков в самые охраняемые базы данных, положили некий предел распространению компьютерной революции в шпионско-контрразведывательном ведомстве. Шкафы с примитивными папками под присмотром въедливого старого прыща и вымуштрованный военный на входе в хранилище высших секретов представлялись местному начальству гораздо более надежными средствами, чем неосязаемые и, в случае чего, не несущие никакой ответственности программы, призванные не допустить чужаков за заповеданные двери к кладезям закрытой информации. Даже если найти самого очкастого умника, который с легкостью раскалывает по тридцать три электронных сторожа на день, что он сможет сделать против того же Бинокуляра, вооруженного допотопной инструкцией по секретному делопроизводству?

* * *

Бинокуляр, бросив строгий взгляд на удостоверение личности уже давно примелькавшегося ему Тиоракиса, опустил с залысого лба на нос очки с толстенными стеклами (за которые, видимо, получил свою кличку) и погрузился в изучение зеленой картонки допуска. Он буквально обнюхал подпись и личную печать Мамули, тщательно осмотрел пустую обратную сторону карточки и, не найдя к чему прицепиться, с каким-то даже разочарованным вздохом сунул оба документа в небольшой сейфик, помещавшийся в тумбе стола, коротко лязгнул замком, поднялся со стула и, одернув на своей коротенькой и плотненькой фигурке основательно поношенный, но тщательно вычищенный и выглаженный мундирчик, отправился вглубь одного из проходов между секциями, позванивая на ходу здоровенной связкой ключей.

Где-то в глубине прогромыхала дверца металлического шкафа, и Бинокуляр вновь вынырнул из глубин своей таинственной пещеры к деревянному прилавку, отделявшему его от посетителя. Он выложил на стойку перед Тиоракисом прямоугольный бокс из толстого и очень твердого картона, оклеенного к тому же поверху плотной серой тканью.

Бокс (как и любой другой в этом хранилище) был опломбирован. Бинокуляр, строго следуя инструкции, продемонстрировал Тиоракису целостность шнура, продернутого через петлю застежки, а также отсутствие повреждений в двух рельефных оттисках на пластичном материале, с помощью которого этот самый шнур был прилеплен к специальной бирке. Один оттиск принадлежал личной печатке самого Бинокуляра, другой — печатке того оперативного сотрудника, который последний раз обращался к материалу. Сам хранитель и никто из его сотрудников допуска к содержанию папок не имели, что и обеспечивалось такой системой пломбирования.

Тиоракис расписался в шнуровой книге за полученную коробку и отправился в ближайшую рабочую кабину, в «сортир», если на жаргоне. Пожалуй, единственное сходство с этим заведением маленькому кабинету придавал запор на двери. Войдя внутрь Тиоракис повернул т-образную вертушку, и в специальном окошке на внешней стороне двери синий транспарантик «СВОБОДНО» сменился красным транспарантиком «ЗАНЯТО», ну, точно, как у туалета в поезде или, скажем, в самолете. Отдельные остроумцы, правда, находили еще одно сходство с отхожим местом, а именно — содержимое, извлекаемое в этих кабинках из большинства опломбированных боксов.