всему городу. Однако в прошлом татарское население Казани почти не имело значительных сооружений, свидетельствовавших о его присутствии. Татар переселили из укрепленного центра частью за город, частью за реку Булак; в XVII веке строить мечети запрещалось (появилось лишь несколько деревянных, скромного вида). Центральная часть города в основном была отдана русским поселенцам, немногие сохранившиеся церкви того времени, необычным образом ориентированные на северо-восток, возведены на фундаментах мечетей. В XVIII веке уже существовало несколько густонаселенных татарских слобод, при Екатерине II запрет на строительство мечетей смягчили. В городе соорудили примерно десять мечетей, из которых сохранились две каменные – Апанаевская (1768–1771) и Марджани (1766–1770), выполненные в сдержанном барочном стиле без украшений.

Отставали от столиц и города Сибири. Тобольск, центр Сибирской епархии, где епископами были преимущественно украинцы, обзавелся храмами в пышном стиле украинского барокко – такими как церковь Святых Захария и Елизаветы (1757–1776), – господствовавшем в этом городе на протяжении большей части столетия. Деревянный Успенский собор XV века, в 1686 году перестроенный в камне (1686), но сохранивший оригинальный облик, в 1726 году получил «нарышкинские» купола. Петербургские классические стили стали внедряться лишь во второй половине столетия, но опять же, с временной задержкой. Церковь Михаила Архангела (1771) – пример сдержанного барокко, характерного для ранней петербургской архитектуры.

Неоклассицизм нашел свое проявление в плане, разработанном для Тобольска (1763), в резиденции архиепископа (1773–1775) и соборной колокольне (1797). Городской ландшафт Тобольска, несомненно, говорил о присутствии русских, но до конца екатерининского царствования постройки далеко не соответствовали тому, что можно было бы назвать передним краем имперского зодчества. Точно так же в расположенной неподалеку Тюмени вырос Троицкий монастырь (начало XVIII века), которому киевские архитекторы придали черты украинского барокко.

Восточнее, в Сибири, эти тенденции были выражены еще более ярко. Крестовоздвиженская церковь в Иркутске (1747–1758; рис. 13.9) – типичный для XVIII века «корабль»: колокольня, неф, купольный храм. Пилястры и наличники украшены с чрезмерной пышностью. В Спасском монастыре Енисейска (центральная Сибирь) в 1750-х годах была воздвигнута церковь, отличающаяся строгим барочным стилем, характерным для XVIII века. Картуши, впервые появившиеся в Тотьме и Соликамске, добрались теперь до Иркутска и Байкала, уживаясь на фасадах православных церквей с самобытными местными символами. На стенах храмов можно было увидеть терракотовые колеса Дхармы и дверные рамы, характерные для буддийских ступ – в строительстве участвовали буряты, буддисты по вероисповеданию. Церкви, сооружавшиеся на протяжении XVIII столетия в Забайкалье, испытали все эти влияния и включают элементы нарышкинского барокко, тотьминские картуши, убранство, свойственное буддийским ступам – поразительное визуальное воплощение империи различий. Как и в Казани, к концу XVIII века здесь было разрешено строительство неправославных культовых сооружений, и началось возведение буддийских храмов и монастырей в характерном восточном стиле.

Рис. 13.9. Крестовоздвиженская церковь в Иркутске (1747–1758), украшена резными картушами, встречающимися по всей Сибири. Стиль – московское барокко XVII века; в центре в это время уже господствовал петербургский классицизм. Фото Джека Коллманна

На новоприсоединенных западных землях имперский стиль видоизменялся по-другому. Так, к примеру, Смоленск находился во владении русских с 1660-х годов, и там возник свой вариант нарышкинского барокко, о чем свидетельствуют церкви, воздвигнутые купцами, монастырями и прихожанами. В 1787 году Екатерина II присутствовала на службе в смоленском Успенском соборе, построенном на месте обрушившегося храма XII века. Законченный в 1772 году, спустя столетие после начала работ, он олицетворяет собой елизаветинский имперский стиль – декоративное барокко с изящным оформлением окон, поразительный зелено-голубой цвет стен, богатство деталей, иконостас, над которым трудились резчики и иконописцы из Украины. Религиозная архитектура Смоленска выдает влияние имперского стиля, который, однако, пришел с запозданием.

Города Лифляндии и Эстляндии, приобретенных в 1710 году, теоретически могли бы преобразиться, обогатившись постройками, выполненными в свойственных для России стилях. Но воздействие последних оказалось ограниченным. Ревель и Рига были оживленными торговыми и культурными центрами, где заметным влиянием пользовались немецкие купцы и местная землевладельческая знать – их вкусы и определяли эволюцию архитектуры. Замки, соборы, частные дома в этих двух городах относились к периоду господства Ливонского ордена и отличались разнообразием стилей – готика, ренессанс, сдержанное североевропейское барокко. Храмы отражали многоконфессиональный состав населения, свойственный постреформационной Европе – здесь имелись лютеранские, кальвинистские, католические, униатские и православные соборы и приходские церкви, а также синагоги. Грациозные, устремленные ввысь ревельские храмы – Домский собор, церкви Святого Духа, Святого Николая, Святого Олафа – восходили к средневековой эпохе и были перестроены в позднеготическом стиле в XV веке. Ратуша (конец XIV – начало XV века) является образцом гражданской ренессансной архитектуры. Многие сохранившиеся здания торговых гильдий и жилые дома XVI–XVII веков свидетельствуют о тогдашнем богатстве города. Рига, как и Ревель, была прекрасным средневековым городом с величественными готическими соборами и многочисленными церквями более скромного вида: одни оставались католическими (Домский собор, церкви Святого Петра, Святого Иоанна, Святого Иакова), другие стали лютеранскими в XVI веке. Рижские светские здания, как и ревельские, говорят о богатстве местных гильдий и городского магистрата.

Русские власти не создавали значимых архитектурных акцентов в Лифляндии и Эстляндии вплоть до конца XVIII века, что отчасти объяснялось запрещением строить каменные здания где-либо, кроме Петербурга (1714–1741), а отчасти – либеральной политикой в отношении прибалтийских владений. Русское присутствие было более отчетливо выражено в Риге и ее окрестностях, чем в Ревеле, но и там, и там города и сельская местность сохранили свой немецкий по преимуществу облик. Здания, возводившиеся по инициативе русских властей, были выдержаны в стиле строгого барокко или раннего классицизма; кроме того, активное строительство вели представители местных немецкоязычных элит, столичных и провинциальных. Петр I, к примеру, велел возвести для своей супруги очаровательный летний дворец под Ревелем (1718; рис. 13.10), сдержанно-барочный снаружи, с роскошными интерьерами в итальянском духе (архитектор Никколо Микетти). Тот же стиль – раннее петербургское барокко – выбрал в 1730-е годы Бартоломео Растрелли, трудившийся над двумя курляндскими резиденциями Бирона, фаворита императрицы Анны: Курляндия еще не являлась частью империи, но входила в сферу ее влияния. В Риге российское влияние – если говорить о его раннем этапе – выразилось в загородных садах во французском стиле, разбитых по инициативе Петра I, и в оформлении церкви, переделанной из лютеранской в православную, на территории городских укреплений (1725–1726). Петербургское барокко прослеживается в отделке дворцов и православных церквей, сооруженных в 1740–1750-х годах. Но рижские и ревельские купцы и дворяне также прибегали к петербургским стилям, примеры тому – рижская ратуша (1765) и церкви и купеческие дома, возведенные в те времена в Старом городе. Православные церкви и дворцы русской знати в этих городах не имели