(1782–1789), центральное место в котором занимает ода «Фелица», Державин снижает высокий язык и синтаксис оды, прибегая к «среднему регистру» и диалогам, которые идут между Фелицей, мудрой правительницей, и ее верным подданным Мурзой, чтобы изобразить взаимодействие Екатерины со своим народом.

Более интересно, пожалуй, то, до какой степени Екатерина осмеливалась видоизменять уже ставший традиционным культ Петра I как героя. Как известно, она повелела воздвигнуть Медного всадника, впечатляющий монумент работы Фальконе – Петр I на коне, устремляющийся на борьбу со Швецией (рис. 13.6). Екатерина давала указания относительно облика статуи, предлагая не окружать ее барельефами со сценами из жизни Петра и изваяниями его сподвижников: памятник должен был символизировать силу природы, которую представлял Петр – конь и всадник на постаменте в виде грубо обтесанного валуна. Тем самым Екатерина тонко противопоставляла порядок и цивилизацию, принесенные ею в Россию, бешеной творческой энергии Петра. Императрица часто вспоминала слова Августа, который «принял Рим кирпичным, а оставил мраморным», придав ему красоту и цивилизованность. Эту цель она преследовала и в буквальном смысле, преобразив множество городов по всей стране – так, набережные Петербурга были одеты в гранит, но главное, в столице и ее пригородах появилось множество зданий классического стиля: Мраморный дворец, Малый Эрмитаж, Старый Эрмитаж, Эрмитажный театр, два крыла и Камеронова галерея в Екатерининском парке, Павловский дворец и другие. Екатерина даже сочинила басню на французском языке, критикуя в ней императрицу Анну за жестокость и Елизавету – за легкомыслие, что контрастировало с ее напряженной работой на благо государства. Более того, Екатерине Дашковой в 1783 году было разрешено выступить с осторожной критикой Петра.

Рис. 13.6. Медный всадник был призван подчеркнуть связь между Екатериной II и Петром I. Намеренно скромная надпись гласит: «Петру Первому Екатерина Вторая». Фото Джека Коллманна

В последние годы царствования Екатерина старалась представить Россию, которой управляла, цивилизованным, европейским государством. Дворянство одобрительно относилось к бурному брожению умов, отразившемуся в поэзии, романах и особенно сатирических пьесах и трагедиях, создание которых поощрялось императрицей до начала 1790-х годов. Сохраняя в целом верность самодержавию, российская образованная элита хотела, чтобы на императорскую власть влияли сдерживающие силы – законодательство, традиция, согласие общества. То были отзвуки старомосковских представлений о добром царе, советующемся с боярами. После воцарения Павла, сына Екатерины, внутри элиты стали зреть опасения. В день коронации новый император объявил, что отныне престол будет передаваться по мужской линии в порядке первородства (в какой-то мере это было иронией судьбы – ходили слухи, что сам Павел являлся незаконнорожденным сыном, плодом одной из ранних связей Екатерины). Он рассчитывал поднять престиж династии в глазах дворянства, что находило выражение и в других шагах, таких как браки самого Павла с немецкими принцессами (первая его жена умерла при родах), притеснение дворянства (возвращение обязательной службы, ограничение прав, связанных с местным самоуправлением, и свободы передвижения) и наступление на интеллектуальные свободы, которыми оно пользовалось (цензура иностранных изданий). Придворная знать начала страшиться непредсказуемого, подверженного вспышкам гнева царя, способного уничтожить традиционные привилегии и статус дворянства. Рост недовольства привел к перевороту (1801), совершенному с ведома Александра, сына Павла. Александр ожидал, что отца заставят отречься и не более того, однако заговорщики убили императора в Михайловском замке, задуманном как надежное убежище и с этой целью снабженном рвом. По официальной версии, император скончался от апоплексического удара; испытывавшая чувство облегчения знать охотно приняла это объяснение. Взошедший на трон Александр обещал править в умеренно-реформистском духе, по заветам Екатерины, бабки, руководившей его воспитанием. С этих пор и до 1917 года престол передавался по мужской линии – обычно от отца к сыну, иногда от брата к брату.

ИМПЕРСКОЕ ВООБРАЖАЕМОЕ В АРХИТЕКТУРЕ

В XVIII веке имперское воображаемое преобразило внешний облик империи – обязательными стали светское искусство по европейскому образцу, портреты, классические здания. Как и в московский период, архитектура стала холстом, на который наносился образ государства. Петр I задумывал Петербург как город в стиле североевропейского барокко, без множества деталей и украшений, свойственных позднемосковским постройкам. Анна Иоанновна и Елизавета поощряли строительство зданий в стиле рококо, в духе тех, что возводились французскими и итальянскими архитекторами; это выразилось, например, в строительстве Екатерининского дворца в Царском Селе (Бартоломео Растрелли, 1748–1756), пышные, отделанные золотом фасады которого говорили о богатстве страны. К середине столетия, и особенно в царствование Екатерины II, на смену волнистым линиям и демонстрации роскоши пришел неоклассицизм, воплощавший рациональное, упорядоченное государство, содержавший аллюзии на Античность (понятные тем, кто имел классическое образование). Новые здания имели внушительные размеры. В классическом стиле возводились императорские дворцы, дома знати, общественные постройки: палладианский дворец в Павловске (Чарльз Камерон, 1782–1786), Академия наук (Джакомо Кваренги, 1783–1789) в Петербурге, усадьба Шереметевых в Кусково (1760-е годы; рис. 13.7). Всеимперский импульс к строительству зданий в классическом стиле дала Комиссия о каменном строении Санкт-Петербурга и Москвы: созданная в 1762 году для разработки регулярных планов обеих столиц, она вскоре распространила свою деятельность на всю страну и подготовила более трехсот планов городов, многие из которых стали воплощаться в жизнь.

Рис. 13.7. Кусково, одна из двух подмосковных резиденций Шереметевых (1760-е годы), демонстрирует склонность богатой знати к различным причудам при обустройстве поместий: здесь есть сады, статуи, оранжереи, гроты, искусственный пруд. Фото Джека Коллманна

Однако облик застройки по определению не может меняться быстро, и поэтому особенности культурной трансформации России и имперской экспансии имели различное, порой ограниченное воздействие на архитектуру. Города Среднего Поволжья, к примеру, отставали от столиц. Рост экономики в XVIII веке вызвал активное строительство каменных зданий в Казани – Благовещенский собор кремля (1736), Церковь московских чудотворцев, для которой был выбран московский «нарышкинский» стиль, а не петербургское барокко, стоявшее ближе к европейскому. Старые церкви увенчивались барочными куполами. Поразительный Петропавловский собор (1726) в русской части Казани также является примером нарышкинского барокко, но отделан еще богаче (рис. 13.8). Этот стиль пользовался популярностью и в северных городах. Классицизм пришел в Казань лишь под конец XVIII века; его проникновение облегчил пожар 1765 года, создавший возможности для разработчиков городских планов. В следующие несколько десятилетий город изменил свой облик: возводились неоклассические строения, включая здания присутственных мест (1770-е годы), городскую больницу и Гостиный двор (1800).

Рис. 13.8. Петропавловский собор в Казани (1726), построен в стиле пышного московского барокко конца XVII века. Фото Джека Коллманна

С 1990-х годов в Казанском кремле стоит величественная мечеть, дополнившая ансамбль зданий в русском и европейском стиле; много других мечетей построено по