Заезжал офицер французской миссии, конечно, за информацией. Были Исомэ и Савада, по тону и разговору как будто «не все благополучно в Датском королевстве». Что касается событий, «все, конечно, произошло по недоразумению».

Я имел сведения, что в Хабаровске продолжаются бои. Там большие разрушения и много жертв среди мирного населения.

В Никольск-Уссурийске обе стороны приписывают себе победу. Были столкновения в Спасске, Раздольном и других пунктах.

Везде выступление японцев началось нападением на войсковые части правительства, разоружением караулов у правительственных учреждений, арестом граждан, заподозренных в большевизме или в причастности к таковому.

Всюду, конечно, были убитые и раненые; много оскорбительных насилий над женщинами.

Войсковые части, получившие, хотя в очень спешном порядке, приказание «не оказывать сопротивления», уходили на север или прямо в сопки. Не успевшие это сделать разоружались и арестовывались.

Попутно с этим японское командование отдало приказание взять под свою охрану все военные здания, многочисленные склады военного имущества, все ценности, в том числе вагоны с серебром, приготовленные к отправке на север. Большая часть золотого запаса, как упоминалось уже, была отправлена в Благовещенск и таким образом ускользнула от задержания.

Разоружена была вся Сибирская флотилия (наличные военные суда Владивостока), экипаж ее водворен в подвалы ближайших зданий. С канонерской лодки «Маньчжур», в оскорбительных для русского достоинства условиях, был снят русский морской флаг (Андреевский). Командир дивизиона миноносцев вынужден был под угрозой расправы подписать с флагманом японского адмирала, имевшего флаг на броненосце «Хизен», унизительные для русских условия.

Было ли апрельское выступление японцев связано с определенными корыстными захватными целями? Полагаю, что нет300. Для этого у них не было ни достаточных сил, ни достаточно благоприятных условий обстановки. Я остаюсь при прежнем мнении, что Япония сознательно шла на установление демократического буфера, при котором рассчитывала добиться наиболее благоприятных условий для закрепления своего влияния на Дальнем Востоке, не усложняя международной обстановки и не будоража своего общественного мнения, и без того достаточно напряженного благодаря начавшемуся экономическому застою, безработице и дороговизне.

Выступление, поскольку оно не было делом местного японского командования, преследовало исключительную цель – ликвидацию или, по крайней мере, достаточный разгром нарождающегося на русском Дальнем Востоке большевизма.

Предусмотрительные люди Японии прекрасно учитывали, что настоящее национальное объединение на Дальнем Востоке, как это ни может показаться парадоксальным, несли именно большевики, только они, прочно усевшиеся в Москве, наиболее крепко пристегивали к общему телу России оторвавшиеся за годы безвременья, чисто русские окраины.

При всей экономической и военной слабости тогдашней советской России (слабость эту ясно доказала попытка вооруженной борьбы даже с Польшей), Японии все же труднее было бы установить свое влияние на русском Дальнем Востоке, объединенном с остальной Россией, нежели на обособленном Дальнем Востоке, в составе трех огромных областей, с ничтожным по числу населением, лишенных какой бы то ни было промышленности, со слабой культурой и крайне непрочной внутренней связью.

Всякое правительство, возглавлявшее эту изолированную часть России, этот стиснутый с трех сторон буфер, в силу естественной необходимости должно было тяготеть или в сторону Совроссии, или к Японии. Другой возможности не было.

Всякое антисоветское правительство на Дальнем Востоке, даже правительство демократическое (демократическое течение с легкой руки Вильсона сделалось модным и в самой Японии), было, конечно, на руку Японии, без ее поддержки оно существовать не могло. А поддержка и добрые отношения не даются даром – Японии представлялась бы полная возможность получить то, что было ей желательно.

Земское правительство не оправдывало возлагавшихся на него надежд, оно не только присматривалось к западу, но и постепенно начало поглощаться авангардом Москвы – Дальбюро ЦК РКП. Земскому правительству надо было дать предостережение, а может быть, в суматохе выступления и заменить группировками более податливыми в отношении Японии и наиболее стойкими и непримиримыми в отношении советской России. Последнее предположение, впрочем, так, на всякий случай, если выйдет. Американцы и чехи еще поддерживают земство.

Последней комбинации с правыми группировками не вышло. Не беда, земство получило надлежащий урок, его можно пока реставрировать, а там будет видно.

Что у правых группировок, в свою очередь, могла серьезно явиться мысль воспользоваться японским выступлением для захвата власти – в этом нет ничего неправдоподобного.

Дальний Восток оставался к этому времени почти единственной территорией, последним «оазисом», где не было Советов. Недостаточная, вернее, односторонняя информация о положении дел в советской России, преувеличенное представление о сопротивлении большевикам в Сибири, экономический развал, нищета и голод – все это давало основание полагать, что советская власть не удержится в этой обстановке и тем силам, которые скопятся на Дальнем Востоке, легко будет распространиться на запад, при поддержке населения, обманувшегося и разочаровавшегося в прелестях «советского рая».

Это возможное предположение делалось совершенно утопичным при условии преодоления советской властью всех указанных затруднений. В этом случае обособленное существование Дальнего Востока было, как это и произошло в действительности, лишь временным.

Итак, земское правительство сохранилось, реакция временно появилась на улицах, но не имела успеха и начала подготовку к другому, более счастливому случаю.

Выступление японцев имело еще одно весьма серьезное последствие: оно оскорблением национального чувства способствовало объединению русского общественного мнения, и если в городах, главным образом, конечно, во Владивостоке, могли еще разобраться в степени виновности каждой из сторон, то в области перед массами населения оно представилось оголенным фактом насилия, грубым торжеством чужеземной военщины.

Это было превосходно использовано большевиками. Они получили чудесную базу для пропаганды и сразу могли наносить удары и в сторону причинившей обиду Японии, и по тем группировкам, которые, опираясь на Японию, претендовали на утверждение своей власти на Дальнем Востоке. Я помню то чувство негодования, которое охватило толпу, собравшуюся утром 5 апреля перед гостиницей «Централь», откуда громилось здание земской управы, при появлении в погонах торжествующих русских: моряка и офицера пехоты (погоны были отменены). К счастью для них, они поняли всю бестактность их появления и немедленно скрылись из толпы. Может быть, среди весьма ничтожной части горожан и были скрытое торжество и радость, но наружу выявить этих чувств, перед свежими следами оскорблений и насилия, не решалась даже самая беспардонная беспринципность.