Прекрасно, что появился Стергиадис, хорошо, что в Смирне опять стало спокойно. Но ведь я купец, мне приходится много разъезжать по вилайету Айдын и санджаку Смирна. Не успеешь оглянуться, и положение уже отчаянное. Понаехало бандитов с Митилини, в наказание за убийство одного жандарма истребляются целые деревни; резня в Менемеме, где райя намалевали на своих дверях белые кресты, чтобы войска знали, какие семьи уничтожать; чиновники вынуждают турок подписывать бумаги — дескать, турки от оккупации в восторге, солдаты отбирают у них зарегистрированное оружие; все население Каратепе запирают в мечети и сжигают дотла, солдаты разгуливают с фесками и папахами, наколотыми на штыки, крадут все вплоть до засморканных носовых платков; под предлогом объявления указа мужчин собирают в мечети, а в это время доблестная солдатня шарит по домам и пристает к женщинам; огнем выкуривают из домов снайперов, проводятся постоянные переклички, отчего невозможно заниматься хозяйством; в Айдыне поджигают турецкий квартал, а на минаретах устанавливают пулеметы, чтобы срезать всех, не пожелавших сгореть заживо; 8-й критский полк ежедневно украшает свою репутацию хулиганскими выходками; небольшое побоище в Ахметли; гражданских райя вооружают винтовками из турецких казарм; турок заставляют платить пятнадцать пиастров за навязанное право купить розочки и крикнуть «Ура Венизелосу!»; ограблена контора итальянского майора Карросси — союзнического инспектора жандармерии; обычные импровизированные кесаревы сечения беременным, обычные ампутации разных частей тела, вышибание зубов, требование выкупа за лошадей, использование крестьян вместо тягловой скотины; девушек привычно насилуют и калечат, праздная солдатня развлекается, наобум паля по муэдзинам, призывающим на молитву с балконов минаретов; избиение турок, не надевших траур по случаю трагической кончины короля Александра от укуса обезьяны; застрелен торговец, который требовал расплатиться пиастрами, а не драхмами, человека сбивают с ног и пинают в промежность, поторапливая расстаться с башмаками, сжигают подряд все города и деревни при обвальном, унизительном отступлении армии… О да, бесконечная череда больших и малых ошибок составляет горькую реальность блистательного избавления Константинополя и греков Малой Азии от жестоких варваров — неверных турок.

А затем следует триумфальное появление горящих местью войск Мустафы Кемаля, где орды четников перемешаны с наглыми регулярными частями, и они распинают или душат удавками священников, насилуют и калечат даже красивейших девственниц, обливают бензином тех, кто пытается сбежать на лодках, ради собственной забавы окружают армянский квартал, и вся череда зверств происходит снова, только теперь лозунги «Турция для турков» и «Освободим Малую Азию от жестоких варваров — неверных греков». И что я могу сделать, кроме как помахать на прощанье шляпой и сказать: «Господа, а пошли бы все!»? Я на дне гавани, мой дом, пакгаузы и бордель Розы сожжены дотла, а на берегу — стена огня на две мили и толпа отчаявшихся людей, ждущих спасения от кораблей союзников, которые благородно бездействуют.

Я расскажу об одной жестокости, которая поразила меня больше всего; времени мало, хотя утопленнику оно кажется растянувшимся до бесконечности, и я уже едва ощущаю свое тело, мягко покачиваясь на морском дне.

В Йеничифтлике у меня был клиент. Звали его Кара Осман-заде-халид-паша. Влиятельный человек с чувством собственного достоинства и, если это вам что-нибудь скажет, самый лучший тип турка. Путь до моего клиента не близкий, но мне нужно было его повидать, чтобы договориться о партии фиг. Он лежал мертвый в своем доме с тридцатью семью штыковыми ранами, но без носа, губ, глаз и ушей. Их отрезали от головы, которую тоже отрезали от туловища. Мы были знакомы давно, но я еле узнал Кара Османа и поверил, что это он, лишь когда увидел его любимую шелковую рубашку.

Стоя над его останками, я не мог сдержать слез, хотя с позывами рвоты справился. Правда, я задолжал ему кое-какие деньги, но от его смерти мне вовсе не полегчало. Она меня оглушила, я ее не понимал. Потом я подошел к офицеру неподалеку и с трудом выговорил:

— Вы убили Кара Осман-пашу.

Затейливые усики офицера сразу вызвали гадливость. Приподняв бровь, он спокойно спросил:

— И что?

Меня охватила ярость, и я не сдержался.

— Вы пиздюк, — сказал я и пошел к своей лошади. Я не видел его реакцию, но ждал выстрела в спину, однако ничего не произошло. Вспоминая этот случай, я понимаю, что это был самый смелый поступок в моей жизни.

Ох, если б мне хватило ума сбежать в Эскибахче! Устроил бы себе маленький отпуск в итальянском секторе. Возвел бы неоклассическую арку в стиле водного павильона. Вымостил бы заново площадь. Заплатил бы лекарю, чтобы приглядывал за девочками в борделе. Но теперь это лишь мечты. В глазах темнеет, хотя здесь все равно мрак. Я и не знал, что в гавани водятся лангусты. Все же я предпочитаю атлантических омаров. Тела совсем не чувствую. Я уже слишком мертв, чтобы беспокоиться о смерти.

Георгио П. Теодору шлет вам всем прощальный водный привет. Я бы и помахал, но не знаю, где у меня рука, да вас там и нет, скорее всего, если вы есть вообще. Прощай, Смирна, прощай, бордель Розы, прощайте, друзья, прощайте, Ллойд Джордж, Венизелос и все остальные долбоебы, прощайте, мои бессловесные товары, прощай и я сам. Желательно, конечно, было бы умереть без идиотской песенки про феску, засевшей в башке.

За месяц Мустафа Кемаль обхитрил англичан и теперь с ними дерзок. Он знает, что французы и итальянцы с радостью исполнят его желание — убрать иностранные войска из Фракии и Стамбула, и сам счастлив гарантировать проход всем кораблям через Дарданеллы в Черное море. Его части продвигаются к Дарданеллам и Стамбулу. В Смирне (вскоре она станет Измиром) Мустафа Кемаль встречает женщину, на которой в результате женится, однако к несчастью для обоих: нрав у нее окажется столь же крут, как у него самого.

Ллойд Джордж заявляет кабинету министров, что будет поддерживать Мустафу Кемаля, а вечно воинственный Уинстон Черчилль требует послать экспедиционные войска. Но только один союзник готов оказать помощь — Новая Зеландия. Мустафа Кемаль сумел убедить французского Верховного комиссара, что не может сдержать победоносный поход турецких войск на Стамбул, но потом признается журналисту — он понятия не имеет, где находятся его части. Французы с итальянцами отзывают корабли, посланные на помощь англичанам, и лорд Керзон[111]сломя голову мчится в Париж, где происходит злая перебранка с Пуанкаре[112], после которой Керзон плачет[113]. В Чанаккале турецкая кавалерия оттесняет англичан за их линию обороны, но никто не стреляет. Турецкие офицеры берут взаймы у британцев колючую проволоку; само собой подразумевается, что по окончании кризиса ее вернут.