— Мне так жаль, что вы уходите, — вздохнул Рустэм-бей. — Вы стали своим. Я уже собирался подыскать вам жену и выделить земли. Держал на примете славный лужок с фруктовым садом вниз по реке.

— Весьма приятная мечта.

— Надеюсь, вы еще вернетесь, — сказал Рустэм-бей.

Лицо Гранитолы недоуменно вытянулось, но затем он расплылся в улыбке:

— Вообще-то мне это в голову не приходило, но после вашего предложения непременно так и сделаю. Я был оккупантом и не подумал, что можно вернуться просто гостем.

— Полагаю, вы легко найдете лодку с Родоса. А вскоре у нас появятся автомобили. Я очень настроен купить себе машину. Видел их в Смирне, весьма впечатляет. Думаю, за ними будущее.

— Сомневаюсь, что автомобиль когда-нибудь заменит лошадь, — возразил Гранитола. — Лошадь, считай, везде пройдет, а машина, кроме бензина и глубоких познаний, требует еще довольно широких и ровных дорог.

— Что ж, может, вы и правы. В любом случае, я буду с наслаждением предвкушать ваш приезд. Позвольте вопрос?

— Разумеется, мой друг, конечно.

— Как вы считаете, почему ваша оккупация прошла здесь так спокойно, а у французов в Киликии — сплошь неприятности?

— Ну, мы не приводили армянские части, дабы сеять разор и отмщение… Всегда со здравым уважением относились к Мустафе Кемалю и не делали зла мусульманским беженцам из греческого сектора. Еще позволяли турецким четникам действовать с нашей территории.

— Но почему? Ведь греки ваши союзники.

— После победы союзники разбегаются в разные стороны. Так и у нас с греками. Сейчас вопрос, кто господствует в восточном Средиземноморье. Французы тоже не любят греков, особенно со старым королем на троне, а британцы влипли — они теперь единственные, кто еще неохотно их поддерживает.

— Кто-нибудь знает, почему ушли французы?

Гранитола рассмеялся:

— Как я понимаю, они решили первыми разомкнуть ряды, поскольку заключили отличную коммерческую сделку с Мустафой Кемалем.

— А вы почему уходите?

— Потому что меня отзывают, мой друг. Боюсь, ничего другого не остается.

— Нет, я имею в виду, почему вы вообще уходите? Почему Италия отводит войска?

— Наверное, по схожей причине. Но главное — очевидно, что Мустафа Кемаль победит, так зачем против него рыпаться, если это не даст нам никакой выгоды? Мы здесь прекрасно провели время, теперь пора уходить, и важно не дать грекам заполучить то, что нам самим может пригодиться.

— Я слышал, греки отступают по всему фронту, — сказал Рустэм-бей. — Очень надеюсь, что они не сожгут Смирну перед уходом. У меня там много друзей, а в банке все мои деньги.

— К сожалению, в других местах они все сжигали. Но, с военной точки зрения, сжигать Смирну бессмысленно, потому что города уничтожают, чтобы ими не воспользовался наступающий противник. Отсутствие провизии и ночлега сильно сдерживает неприятеля. Когда греки выйдут в море, Мустафе Кемалю нет смысла их преследовать, а потому им незачем сжигать город. Меня лично больше беспокоит, что натворят войска Кемаля, когда доберутся до армянского квартала в Смирне.

— Мустафа Кемаль становится великаном. — Мысли Рустэм-бея вильнули в сторону, но потом он вернулся к теме: — Раз вы и греки уходите, я правильно понимаю, что здесь остаются только англичане?

— Ну да. Они контролируют Стамбул и Дарданеллы. Не берусь сказать, попрет ли на них Мустафа Кемаль после ухода греков. Англичане окажутся последними союзниками без союзников. Незавидное положение.

— Кемаль наверняка не дерзнет напасть на англичан. У него и флота нет.

Гранитола засмеялся и покачал головой:

— Вы же турок. Как бы вы поступили на его месте?

— Наверное, пригрозил бы англичанам и посмотрел, что получится. Вроде кошки, что поднимает трубой хвост для устрашения собаки.

— Как итальянец, я бы, наверное, сделал то же самое.

— Я буду скучать по нашим беседам, — сказал Рустэм-бей.

— Мы так все разложили по полочкам, что миру ничего не остается, как стать совершенно идеальным. — Гранитола взглянул на часы и скривился: — Как ни жаль, мне действительно пора, надо еще собраться. Мы отбываем рано утром.

— Я приду на площадь проводить вас.

Уходя, Гранитола в соответствии с незаметно укоренившейся привычкой расцеловал Рустэм-бея в обе щеки и сказал:

— Знаете, сержант-жандарм подарил сержанту Оливе на прощанье свои нарды.

Рустэм-бей засмеялся:

— Никогда не слышал, чтобы турок принес такую чудовищную жертву.

— Отдавая их, он буквально рыдал, вот только не знаю, от чего больше — из-за расставания с сержантом или нардами.

— Вероятно, по обеим причинам, — сказал Рустэм-бей и добавил:

— В Италии вы, наверное, не будете носить эту феску.

Лейтенант Гранитола снял шапочку, осмотрел и водворил на место.

— Наверное, нет. У нас феска по форме не положена, и вряд ли ее введут. Ничего, я буду надевать ее по вечерам, размышляя в своем кабинете, и ненадолго почувствую себя турком.

— Подождите минутку. — Рустэм-бей сходил в дом и вернулся с кальяном. — Вы должны это взять, — сказал он, протягивая подарок. — Нет, нет, пожалуйста, у меня еще есть. Покурите вечерком, надев феску.

Мустафа Кемаль переезжает в дом, купленный ему на общественные пожертвования, но, верный давнему решению быть и выглядеть неподкупным, тотчас переводит его в армейскую собственность. В доме есть пианино и бильярд. Мустафа заключает соглашения с русскими и французами. Французы покидают Киликию, но сохраняют за собой Искендерун и задешево продают оставленное армейское имущество, которое пригодится в войне с греками. Французские части уходят с юга, забрав с собой вернувшихся туда армян, и турки вновь обретают свою территорию. Итальянцы тоже оставляют много имущества, и оно — в основном незаконно — также продается Кемалю. Оружие тайком переправляется со стамбульских складов, где вроде бы находится под охраной.

И вот тут греки полностью теряют симпатии всего мира. Они совершают ошибку, творя зверства слишком близко к Стамбулу, где все их видят. Отступая, греки все уничтожают, превращая города, деревни и окрестности в дымящиеся пустыни. Греческие боевики, называющие себя «Черный рок», успешно специализируются на убийствах мирных турок.

Зверства турок менее заметны, поскольку вершатся в районах, откуда ушли наблюдатели союзников. Нуреттин-паша жестоко подавляет восстание курдов. Греческий линкор с Черного моря обстреливает Инеболу — порт, снабжающий Анкару провизией. Огромная популяция греков в Понте разбухает от греческих беженцев из России, и Нуреттин-паша рекомендует во избежание бунта депортировать в глубь страны всех мужчин-греков в возрасте от пятнадцати до пятидесяти. Кемаль одобряет идею, и следует точное повторение маршей смерти эгейских греков в 1914 году, армян в 1915-м и английских военнопленных после падения Кута. В Самсуне турки казнят предполагаемых греческих и армянских лидеров. Бесчинствует пресловутый турецкий боевик Колченогий Осман, а греки всё усугубляют непрекращающимся обстрелом самсунского порта с моря.