докладывать тебе о каждом своём перемещении, — раздражённо фыркнула Эрика. — Так что отстань от меня и запомни один маленький факт: то, что я делаю, с кем я нахожусь и по каким причинам — это не твоё грёбанное дело.

— А что тогда моё дело?! — он закричал, и Лекса сжалась в клубочек, уткнувшись лбом в коленки. В сердце зародился страх. — Всё, чего бы я не спросил, всё, что бы хотел узнать — это всё не моё дело. Но ты моя, а значит, всё, что тебя касается — это как раз моё грёбанное дело. Меня заебало бегать за тобой, заебало пытаться понять, с кем ты трахаешься и трахаешься ли вообще. Может, мне просто убивать каждого мужика, который появляется возле тебя?!

— Заткнись, Кристиан, прекрати орать, — огрызнулась мать. — Если ты окончательно поехал крышей, то разбирайся с этим сам, не втягивай в это ни меня, ни кого-либо ещё.

— Разве я поехал крышей, моя дорогая? — его голос стал зловещим, неприятным. — Разве каждую секунду своей жизни ты не думаешь о том, чтобы сбежать от меня к кому-нибудь другому? К любому. Тебе любой подойдёт, кто сможет удовлетворить твою жажду общения, кто сможет на время закрыть собой твой страх одиночества. Признайся, будь возможность, ты бы жила сразу с несколькими мужиками, чтобы быть уверенной, что никогда не останешься одна. Даже если один из них уйдет, другие-то всё равно останутся рядом, да? Чем больше вариантов, тем лучше, я прав, моя д-

Раздался хлёсткий звук удара, и Кристиан замолчал на время, а потом хрипло сдавленно засмеялся. Лекса услышала звук шаркающих тапочек и, пригнувшись, быстро забралась по лестнице, спрятавшись на втором этаже за периллами. Возле лестницы по направлению от семейной библиотеки к кухне прошла мама. Она тихо всхлипывала и вытирала слёзы со щёк.

Лекса вцепилась в резные перила, больно прикусив нижнюю губу зубами. Возможно, ситуация в её семье ещё хуже, чем представлялось. Не хотелось вставать ни на чью сторону, потому что единственный вариант, который казался идеальным — встать на общую. Кристиан и Эрика словно не пытались заново построить разрушенную крепость, а мечтали разломать даже оставшиеся руины. Эдвардс едва сдерживала слёзы, но она не какая-то там девочка-мямля, словно Молли, она не будет плакать в комнате и заедать горе мороженым, пока от её семьи остаются лишь жалкие остатки.

Если они не хотят разбираться со своими проблемами сами, то Лекса обязана вмешаться. Она должна что-то сделать, иначе и впрямь можно вскоре почувствовать на себе то страшное слово на букву «р».

•••

Когда в восемь утра какая-то блядь начала долбиться в дверь, Йенс пришёл к выводу, что вполне себе способен на убийство. Может быть, так на него влияла нежная связь с главой мафии, а может, он сам по себе просто сходил с ума. Сраный выходной, который так превосходно удалось испортить. Ещё Оливер уже свалил в школу, не получится отправить его посылать незваного гостя нахуй. Ладно, как будто бы этот ребёнок вообще способен прогнать кого-нибудь с крыльца, он и голодного попрошайку пустит, если тот ныть будет слишком уж жалостливо. Святой ребенок, не иначе, в кого только?

Йенс с огромным трудом продрал глаза и увидел расплывчатую картинку стеклянных бутылок у кровати. А, так вот почему так хуево. Будить человека с похмельем — вообще пытка пострашнее железной девы. Ольсен не испытывал никакой вины за то, что снова набухался, как последняя скотина. Он вообще конкретно сейчас ничего не испытывал, кроме ненависти к мрази за входной дверью.

Какое-то время продолжая лежать на старом скрипучем диване, Йоханнес просто надеялся, что этот урод решит, что хозяев нет дома, но стук не прекращался, а становился более настойчивым и как будто бы даже раздраженным. Сука, да тут только Ольсен имеет право быть раздраженным!

— По голове себе, блядь, постучи, — скрипучим голосом произнёс Йенс, принимая поражение.

Он поднялся с кровати и нацепил поверх домашней одежды старенький халат. Голова болела так, словно всю ночь его пиздили прямо по затылку скалкой, во рту — сраная пустыня. Он, слегка прихрамывая из-за отлеженной ноги, поплелся в коридор, совершенно не волнуясь из-за того, какой гость сделает вывод, судя по внешнему облику. Хотелось взять с собой кочергу, но Йенс сдержался. Пока.

— Кто? — хрипло и недовольно спросил Ольсен.

— Сколько ждать можно, когда ты дверь откроешь, придурок? — заголосил мерзкий голос по ту сторону двери.

И в этот момент стало ещё противнее. Йоханессу очень хотелось просто не открывать дверь, потому что Адам — точно не тот, кого хочется увидеть в семь утра. Он злой, гадкий, ворчит, а некоторое время назад вообще хотел убить Ольсена. Только Йенс понимал, что не сможет. Если этот придурок прямо сейчас стоит у него на пороге, значит, его кто-то прислал.

Кто-то охуительно красивый с волнистыми волосами цвета горького шоколада. Кто-то, перепутавший Йенса с другим мужчиной, до этого поклявшийся, что никогда более не захочет встречи. Кто-то, кто на утро бессовестно выпер Ольсена из кабинета, даже никак не прокомментировав произошедшее. Кто-то безжалостно жестокий, но с глазами цвета морской бирюзы, глядя в которые простить можно даже разбитое сердце.

Итак, у Йенса было ужасное похмелье, голова гудела, в горле стоял ком тошноты, желудок скрутило, ногу покалывало из-за притока крови, а в груди зияла огромная дыра, потому что сердце находилось в маленьких ручках с бордовыми острыми ногтями. И, несмотря ни на что, он всё равно открыл дверь и вытерпел насмешливый взгляд Адама на себе.

— Хорошо проводил время, да? Учти, если за твоей спиной сейчас появится шлюха, то я пристрелю и тебя, и её, — едко улыбнулся гангстер, без приглашения пропихиваясь в прихожую, слегка оттолкнув Йенса.

— Хоть весь дом обыщи, — устало вздохнул Ольсен. — Если бы знал, что это ты приперся, даже с кровати не встал бы. Нахуй ты долбился так долго? Вдруг я был бы на работе?

— Не смеши. У меня есть твой график, — как ни в чем не бывало отозвался Адам, с пренебрежением оглядывая прихожую. Ольсен, кажется, уже разучился удивляться и бояться. — А в выходной ты так рано точно никуда бы не съебал.

— Ясно. Так нахуя ты приперся? Опять будешь пытаться меня убить? Стреляй, я не буду сопротивляться, да и твоего босса тут нет.

Адам вдруг словно бы смутился. Ладно, Ольсен всё ещё умеет удивляться. Гангстер отвёл взгляд в сторону и нервно почесал затылок, словно бы действительно сожалел о том своём поступке.

— Э… По поводу того случая. Слушай, ничего личного, ладненько?