почувствовал безмерную тяжесть из-за этого взгляда. Эрика никогда раньше на него так не смотрела и никогда раньше не казалась настолько живой. Не той страшной и ужасной главой мафии, а обычной женщиной, почти даже девочкой, которая остро нуждалась в любви. — Я ненавижу, когда ты молчишь, — капризно протянула Ричардсон. — Ты всё ещё обижаешься? Да, ты всё ещё обижаешься? — она снова заплакала. — Прости меня, я была такой дурой, я так обидела тебя!

Внезапно Эрика вырвалась из его некрепких объятий и упала на колени, уткнувшись лбом в его живот. Она сжала пальцами края его рубашки и зарыдала в голос. Йенс пошатнулся и едва не упал, с ужасом глядя на Ричардсон. Он совершенно не понимал, что происходит и как нужно себя вести, кажется, никогда ещё Ольсен не ощущал себя в таком тупике.

— Прости меня, прошу, — она тёрлась щекой о его рубашку и продолжала плакать, цеплялась пальцами и слегка тянула вниз. — Пожалуйста, ты всё, что мне нужно. Amore mio, мой солнечный свет, только не бросай меня. Я всё сделаю, только не бросай меня. Я умру без тебя! Я исправлюсь, я стану лучше, прости меня… я так люблю тебя, я задыхаюсь без тебя. Amore mio, ты слышишь меня? Не молчи!

Резкий приступ удушья, похожий на астматический, мёртвый рукой сжал горло, мешая нормально сделать вдох. Йенс, кажется, догадывался, что случилось. Эрика просто видела не его.

— Хватит наказывать меня молчанием! — сквозь слёзы закричала она. — Я и так наказала себя уже, пощади меня, amore mio. А впрочем… наказывай меня, делай со мной всё, что угодно, только не уходи. Только скажи, что любишь меня. Что любишь меня, всё ещё любишь. Так, как я люблю тебя. Ах, ты знаешь, как сильно я люблю тебя? — она подняла голову и посмотрела на него снизу-вверх своими прекрасными заплаканными глазами. — Люби меня хотя бы вполовину так же сильно, как я люблю тебя. Хотя бы вполовину. Я умоляю тебя.

Мёртвая рука, сдавившая горло, мешала произнесли и слово. Ольсен мог лишь стоять и смотреть на то, как она разрывает своё сердце и свою душу для другого. Врали. Все они кругом врали, когда говорили, что Эрика Ричардсон не умеет любить. Она умеет, просто, видимо, уже не может. Потому что того, кто ей так нужен, рядом нет. И поэтому пытается найти тепло и ласку во многих других, цепляется, высасывает изнутри, терзает и пронзает. Жаждет быть счастливой, но не может. И поэтому кажется такой. Злой и жестокой.

Йенсу казалось, что прямо в этот момент он не чувствует ничего, вообще ничего. Всё в этом ебаном мире потеряло смысл, а Ольсен потерял себя.

— Пожалуйста, встань, — тихо попросил Йоханесс и потянул Эрику на себя, чтобы та поднялась с колен.

Женщина, как ни странно, послушно встала на ноги, с надеждой и благоговением продолжая неотрывно смотреть на мужчину. Йенс бережно широкой ладонью стёр с её щёк слёзы, заботливо оглаживая нежную кожу, заправил волнистые растрёпанные волосы за уши. Кто он такой, чтобы требовать её любви? Эрика Ричардсон умела любить, сильно и безумно, отдавая каждую кроху своего сердца родному образу, но любила она другого. Кем бы он ни был, он не заслуживал этого чувства и эту женщину. Йенс тоже не заслуживал, но он хотя бы мог согреть её этим вечером, когда она в поисках тепла пыталась закутаться в дурацком пледе и выжечь органы изнутри горьким алкоголем.

— Я не… злюсь на тебя, — слова дались тяжело, но Ольсен вымученно улыбнулся, чтобы не позволить поддаться собственным чувствам. — Скажи, как можно злиться на тебя? — как можно мягче постарался произнести мужчина, нежно поглаживая Эрику по волосам. — Я люблю тебя. Гораздо сильнее, чем любишь ты, — он улыбнулся, хотя в груди зияла огромная дыра.

— Правда? — сипло спросила она, широко распахнув глаза, в которых сейчас можно было найти целые звёздные созвездия.

— Конечно, — отозвался мужчина, после чего прижал её к себе, чтобы не видеть этого прекрасного блеска. Невыносимо.

Йоханесс, приобняв Эрику за плечи, отвёл её к дивану, чтобы усадить рядом с собой. Ричардсон на холодном полу стояла совершенно босая, и мужчина боялся, что она заболеет. Только женщине план не совсем понравился, оказавшись на диване, она почти сразу легла Йенсу на грудь, крепко к нему прижимаясь.

— И всё равно ты не можешь любить меня больше, — сквозь улыбку произнесла женщина.

— А вот и могу. Не спорь.

Эрика заливисто рассмеялась. Словно звон тысячи маленьких колокольчиков. Ольсен никогда не слышал, чтобы она так смеялась. Обычно смех её скорее безумный или истерический, благодаря которому женщина ассоциировалась именно с главой мафии, способной только на жестокость, не на чувства. Но сейчас это была обычная девушка с блестящими глазами и огромным желанием любви. И Йенсу становилось дурно от осознания, что Эрика может быть такой. Кто этот говнюк, который не смог оценить по достоинству её преданность и привязанность, кто этот говнюк, ради которого ей приходилось унижаться, чтобы получить хоть кроху внимания? И как встать на его место?!

Так, чтобы она видела и любила самого Йоханесса, а не того, кого в пьяном бреду он ей напоминает. Ольсен бы ценил её чувства, никогда бы не позволял вставать на колени и сам бесконечно клялся в любви, чтобы убедить, что всегда будет рядом. Он бы никогда не наказывал её и не причинял бы боль, он бы берёг, словно зеницу ока. Целовал бы её ноги и слёзы на щеках, обнимал бы, чтобы утешить. Почему Эрике нужен был тот, кто не мог сделать её счастливой?

Йоханесс снова и снова возвращался к ранее сделанному выводу. Он ничтожество, он слизняк и самое жалкое на свете существо. И он умрёт в своей ненависти к себе, зароется в этой бесконечной тоске и будет горьким дешёвым пивом запивать боль от разбитого сердца. Наконец-то Ольсен понял, почему Эрика выбрала именно его: кажется, он напоминал ей кого-то важного, но давно утерянного. Наконец-то? Или к сожалению?

Мужчина не чувствовал никакой радости и никакого облегчения. Многие вещи стали понятными, но каким же он был глупым, когда рвался к этому тёмному секрету.

А ещё Йенс понимал, что если она позовёт снова, да даже если назовёт чужим именем, он всё равно никуда не денется. Потому что самое важное в его жизни — сделать её собственную хотя бы на грамм лучше. Если от этих объятий Эрике теплее, то Ольсен справляется. Даже если от него самого однажды уже ничего не останется, он всё равно придёт