– Не стоит недооценивать жажду власти даже у обычных людей. Власти над другими, над событиями, над собой.

– Я не собираюсь помогать вам экспериментировать над другими. Я и сама не хотела, чтобы надо мной экспериментировали. Я стану учеником мастера ЛеМара. Решение принято.

Гэтвуд вздохнул так тяжело, как будто ему приходится говорить с капризным ребенком, закатившим истерику.

– Вы слишком быстро освоились, привыкли к комфорту. Слишком быстро обрели тихую, безопасную гавань. Поверьте, остальной мир не будет относиться к вам так ласково, как я. Если ваши преступления будут раскрыты, возникнут последствия.

– Я могу позаботиться о себе сама.

– Можете ли? – резко тыкнул он, косясь на нее взглядом. – Тут многого-то не потребуется. Достаточно одного промаха. Ваша мать скажет что-нибудь не той соседке. Или гость подслушает ваши с Себастьяном разговоры в гостинице. Или у вас с головы соскользнет обруч… – он резко взмахнул рукой в воздухе, как будто сбивая ферроньерку у нее с головы. – И все – игра окончена. Здесь я смогу защитить вас.

– Вы хотите не защищать меня, – усмехнулась она, осознав то, что ей следовало осознать несколько недель назад.

Она должна была раньше понять, что значит и его бурная активность, и его точно выверенная цель.

– Вы хотите владеть мной. Для вас я лишь сосуд – не более.

– Неправда.

– Правда.

Он отложил свои инструменты, всплеснул руками.

– Прекрасно. Хотите уйти – уходите. К ЛеМару, в любую больницу или особняк знати, который он обслуживает. Идите, попробуйте пожить обычной жизнью целителя, и посмотрим, надолго ли вас хватит. Как вы думаете, сколько вам придется лгать, а? Ежедневно. Как часто вам придется притворяться дурочкой перед новым хозяином, чтобы он не выяснил, что вы заполучили свое мастерство неестественным образом?

– Лучше солгать миллион раз, чем оставаться здесь и помогать вам сотворить то же самое с кем-то еще.

– Неблагодарная, – выругался он.

– Это неправда. Но думаю, мне пора уходить. Сейчас.

– Если вы уйдете сейчас, не возвращайтесь.

– Не вернусь, – заверила она.

Мелани неуверенно сделала шаг назад, к боковому входу в лабораторию. Она не ожидала, что дело повернется таким образом. Она знала, что он расстроится из-за ее ухода, но думала, что он, как минимум, будет рад за нее. Ей казалось, что они нравятся друг другу. Она считала, что они друзья. Но для него она была маленькой занозкой – осколком его магии. И больше ничем.

Я решила, что, когда вырасту, то буду дрессировать варгов. Покажу людям, что с ними можно жить в мире, что можно научиться понимать их. Но с чего бы начать? Было бы несправедливо прятать Мимулюсю в пещере еще несколько лет, пока я не вырасту. О ней нужно заботиться, как о настоящем домашнем питомце, который может стать настоящим членом семьи. И я поняла, с чего мне следует начать, если мы хотим изменить сердца и умы – надо привести ее домой.

Крона очнулась и удивилась, обнаружив, что не лежит, а сидит с прямой спиной перед голым, покрытым трещинами столом. Все тело болело, а руки были надежно привязаны к спинке стула.

В помещении горел тусклый свет, оно оказалось маленьким, теплым. Но сырым. Затхлым. В нос ей ударил резкий запах яблочного сидра с душком плесени. Она находилась в погребе.

Свет исходил от свечей, установленных в канделябрах в стиле модерн. Такие канделябры обычно украшают богатые дома, а здесь, в грязном полуземляном погребе, они были совершенно неуместны. Металлические завитки и кремовое матовое стекло резко контрастировали с обшитыми простой доской стенами и полом из утрамбованной земли.

Под свечами, у дальней стены, обрамленный с обеих сторон толстыми влажными корнями деревьев, вторгавшимися с поверхности, стоял еще один стол, покрытый шелковой тканью и заставленный всевозможными предметами: одна серьга с опалом в виде стрекозы; постамент из стекла, на котором установлена сфера с кучей сахара, а, может, соли внутри; плоскогубцы; большая квадратная камера; блокнот в переплете из коры; нечто, похожее на лозоходки; перьевая ручка-самописка и тому подобное. Но перед всем этим – в центре – лежала брошь с огромным рубином – камнем отчаяния.

– Одна пришла в себя. Скажите Пророку, – раздался голос сзади.

Крона попыталась повернуть голову, но обнаружила, что ее шея не только затекла, но и привязана к спинке стула. Краем глаза она заметила движение и поняла, что сидит за столом не одна. Справа застонал Тибо.

Он был без сознания, привязан к стулу, как и она, голова его склонилась набок. Она попыталась шепнуть ему и поняла, что во рту у нее кляп. Губы, нос и кончики пальцев все еще были онемевшими от средства, которым ее одурманили, разум медленно приходил в себя. В душе у нее мелькнуло странное чувство. Знакомое, но понять, в чем дело, она пока не могла. Такое гнетущее ощущение она испытывала при подъеме на Холм-каземат – как будто она попала под прицел горячего, настойчивого, невидимого взгляда.

Сзади послышался скрип шаткой лестницы. Глухой звук шагов по дереву – кто-то поднимался. Спустя несколько мгновений стало слышно, как спускаются две пары ног.

Вновь пришедшие встали перед ее небольшим столом, закрыв ей обзор.

Всего в помещении, кроме нее и Тибо, было пять человек. Четверо из них были в грубых масках. Не таких, которые делают перед погребением: бледные картонные маски с волнистыми поверхностями и странными выпуклостями. В каждой маске были проделаны неровные отверстия для глаз, намек на нос и прорезь для рта. Все четверо были одеты в мешковатую разнобойную одежду – в коричневых пятнах. На рукавах, на подоле. Пятнах, похожих на засохшую кровь.

Но посередине стоял пятый человек, который высасывал из легких Кроны воздух с такой силой, будто они слились в захватывающем дух поцелуе.

В отличие от других членов секты, Пророк носил плащ. Поверх закрывающего лицо капюшона была надета маска – прекрасная и ужасная – такая, какой ее помнила Крона. Маска Шарбона.

На маске остался шрам от их последней встречи, но даже отсутствие рога не делало ее менее величественной. Оставшиеся четыре рога торчали из дерева, изогнутые, как толстые челюсти, и их рассогласованность делала маску еще более ужасной. Цвета казались ядовитыми даже при тусклом освещении погреба, а белые зубы выделялись на фоне разинутой черной пасти, как грубые и безжалостные зубья края Аркензира. Пророк стоял в непринужденной позе, которая выражала власть.

По крайней мере, на данный момент эхо было должным образом подавлено. Его внимание задержалось на Кроне лишь на мгновение, а потом он небрежно указал на Тибо.

– Хм, опять этот. Так и путается под ногами?

– На этот раз он был полезен – следил за ней, – произнесла одна из фигур.