А теперь представьте, каково такому ребенку, как Максим, сидеть на месте, пока все остальные заняты важными делами: то дедушка Холд уйдет вниз, то потом вместе с папой они вообще пойдут на улицу, пока мама занята работой со старыми компьютерами, а Август работает в инженерной… Максим очень хотел принять участие хоть в чем‑то, помочь, если надо. Но шанса такого не было, причем этому разочарованию откровенно удивлялась Нора. Между ними даже возник простенький спор, где она выступала в роли послушной и ответственной персоны, припоминая их недавнюю попытку «прогуляться», после чего обоих отругали. Ставя это в пример, как и накидывая сверху причин следовать указам родителей, Нора сама очень тщательно скрывала желание поддаться любопытству, правда, разделить процесс познания она хотела именно с папой. Ну а Максим же глупо отмахнулся, чуть ли не назвав ее трусихой в порыве недовольства, но все же сдержал себя и не покидал столовую. И вот уже после неприятных известий о статусе здоровья Холда, о чем никто, кроме отца и сына, не знал, все решились перейти на быстрый ужин, простые разговоры об общем и скором сне. Так‑то прошло времени мало, но хотелось встретить восход не со сбитым режимом, а по привычному, к тому же время позволяло. В первую ночь решили детям пока не выделять свою комнату, а придержать при себе, что на самом деле вполне понятно, к тому же некоторые комнаты были с двухуровневыми спальнями.

Ну и вы можете представить, как легко все еще пестрящая фантазия Максима нашла лазейку: пока родители спят, он исследует это место, а потом вернется – и будто бы и не уходил никуда. Правда, стоит уточнить, как важно для него было сделать все именно правильно, а не слепо утверждать свою позицию желанного. Расстраивать родителей он не хотел, как и причинять неудобство или проблемы всем остальным в том числе.

Аккуратно выйдя из комнаты уже после того, как родители заснули, он оказался в центральном проходе, том самом, сквозь «Фелисетт». Тишина и одиночество играли своими уникальными нотами на его воображении, позволяя даже холоду являться приправой для самого вкусного блюда за всю жизнь Максима. Включенными оставили лишь три потолочные лампы: одну у входа, вторую посередине, а последнюю у лифта. Глубина завораживала, а контрасты увлекали красотой, окончательно создавая странный уют, наслаждение которым прервалось раньше самых утрированных ожиданий. Не успел Максим дойти и до середины длинного пути, как со спины услышал что‑то странное, совсем уж необычное. Причем это оказалось где‑то вроде бы и рядом, а вроде и далеко, словно перескакивает мячиком о пресные на вид стены. Оглядываясь и прислушиваясь, Максим всерьез допустил наличие шутки, будто бы кто‑то решил так преподать ему урок, возможно, даже Нора! Но это быстро выгорело вместе с растерянностью, оставив лишь четкий звуковой ориентир, идущий откуда‑то снизу. Любопытство перекрывало иные мысли и чувства, лишь ведя вниз по темной железной лестнице, где его сопровождал немного трясущийся от волнения включенный фонарик, обнятый пальцами обеих рук. Каждый шаг погружал его в совершенно иное место, где преобладает чернота, а более тяжелый воздух доносил неизвестные и неприятные запахи. И вот, оказавшись на развилке, как совсем недавно его отец, боясь пока что двигаться, но неспособный оторвать интерес, он осматривал новое место, переполненный возбужденным любопытством. Худенький, немного зажатый, он стоял столбиком и управлял лишь лучом фонарика, рассекая интригующее полотно угольной черноты. Если бы сейчас что‑то грохнулось, то, будьте уверены, он бежал бы с оглушающими криками так быстро, как только мог в своей жизни. Звуковой ориентир пропал, никаких движений замечено не было. Постепенно началось подозрение в простой ошибке, игре воображения, на которую он вновь повелся чуть ли не осознанно.

Медленно зашагав вперед, Максим разглядывал разные упирающиеся в потолок блоки с отключенными в данный момент мониторами, какие‑то неизвестные ему механизмы под защитными листами с трубками и разными знаками. Слева в конце прохода она увидел систему канализации, справа же было что‑то связанное с отоплением, как мог он судить опять же благодаря знакам. По сути, тут был длинный узкий проход, по которому он сейчас шел, и еще два параллельных таких же. Все было для него невероятно интересным: механизмы, компьютеры, неизвестные ему агрегаты… Он даже до конца не знал определений, но это и привлекало. Идя мимо них все дальше вглубь, порой отвлекаясь на какие‑то странные и новые звуки, Максим уже начал представлять общение с дедушкой и папой о предназначении всего этого вокруг, наперед гордясь похвалами родителей его любопытством. Не пугала даже темнота вокруг, более того, внезапно здесь ему показалось крайне уютно: словно окутанный одеялом, он чувствовал некую безопасность. И вот это бесконтрольное увлечение, на самом деле вполне здоровое, но, к сожалению, не уместное в данный момент, увело его почти до конца длинного коридора. Там он оказался на последнем перекрестке перед тупиком – и вроде бы следовало идти обратно, предвкушая завтрашний день исследования, но взгляд уцепился за то, что таилось справа.

Пройдя мимо высоких конструкций, Максим замер на месте, за каких‑то пару метров до стены. Впервые ему стало тесно, будто бы все вокруг наседает, превращая его в ничтожество, одинокое и забытое в огромной Вселенной. Причинами такого неожиданного падения в гущу страха и слабости оказались результаты манящего в это место любопытства. Тот странный звук, что привел нашего пацана в это место, не просто вновь явил себя, а преобразился в нечто немыслимое и громкое, в мгновение парализовав Максима, отняв все, кроме самого раскрепощенного страха. Фонарик выпал из рук и громко упал на пол, глаза распахнулись, а открытый рот никак не мог сделать глоток воздуха. Совсем рядом, чуть ли не над ухом, что‑то прерывисто кричало, вызволяя зловещие звуки прямо из гортани, интенсивно меняя тональности и ритм. Максим почти не дышал, его трясло, но двинуться с места было невозможно – тело сковано невозможным злом. Казалось, весь мир для него исчез, оставив лишь мерзкий и величественный кошмар наяву. Фонарик удачно освещал лишь пол перед ним и кусок стены. Именно там Максим увидел доказательство материальности ужасных изрыганий – что‑то или кто‑то выламывал бетонную стену, нанося точные удары в одно место у самого пола. Каждый из них сопровождался злобным возгласом, словно проклиная саму жизнь, хотя Максим, ожидаемо для ребенка, все принимал на себя. Удар, потом еще и еще – каждый был сильнее и результативнее предыдущего. Максим почти подпрыгивал в такт, но никак не мог убежать, лишь неосознанно обмочился под неприятный пот по всему телу. Внезапно дыра увеличилась, и глазам испуганного чуть ли не до обморока ребенка предстала конечность… Чудовища?! Оно сразу же начало выламывать себе проход и дальше, крича куда более пронзительнее и злобнее, видимо, заметив свет и самого Максима. Такое потрясение сыграло нужную роль пинка – Максим побежал назад.

В темноте и одиночестве, спотыкаясь и постоянно врезаясь во что‑то, Максим смог кое‑как ощутить пространство и спрятаться за углом, сразу же сложив голову между колен и обхватив руками, терпя первобытный страх, стараясь не плакать и не кричать. Сердце билось с бешеной скоростью, мышцы дрыгались, глаза заливали слезы, дышать было трудно – но, поддавшись примитивному инстинкту, он сидел на месте, мечтая, что его не заметят. Мерзкое создание выбралось и непроизвольно толкнуло фонарик, тот прокатился до перекрестка. С трудом испуганный ребенок стал искать глазами хоть что‑то для спасения и, лишь чуть‑чуть подняв голову, сразу увидел за углом свет фонарика. Оказалось, ему повезло побежать в сторону выхода, правда, не сильно далеко, но это было уже не важно: только он сквозь влажные глаза увидел источник ужаса целиком, так чуть не закричал, сразу же закрыв себе рот руками, плача и задыхаясь от волнения. Детали различались с трудом, но общую картину он смог охватить: оно странно и неестественно изгибалось, будто бы кукла без позвоночника, дергало четырьмя худыми конечностями произвольно и бездумно, словно на ниточках. Каждое движение этого изуродованного, потерянного в пространстве создания с коричневой и сморщенной кожей выше пояса отдавалось болью, не позволяя устоять и пары секунд на одном месте. Все тело было покрыто странными белыми фрагментами, словно пятна произвольной формы, лысая голова и лицо будто бы вообще без кожи, утопленные глаза казались черными точками, а беззубая челюсть двигалась произвольно. Никогда в жизни Максиму не было так страшно, как сейчас, что отчасти даже хорошо: страх парализовал его достаточно, чтобы не издавать никаких признаков присутствия и тем самым не дать чудовищу увидеть или услышать его. Внезапно Максима оглушили громкие выстрелы откуда‑то из‑за спины, отняв контроль над телом окончательно. Теряя сознание, он лишь успел кратко увидеть дедушку Холда, сделавшего пару шагов в сторону незваного гостя «Фелисетта», стреляя в него прицельно и твердо.