– Как ты думаешь, чем она зарабатывала на жизнь?

– А что написано в досье?

– В течение трех лет получала пособие по безработице.

– Рад слышать, что наши налоги идут на такие вещи, как фальшивые сиськи и татуировки членов у белых девок. – Доминик вывернул руль, объезжая рытвину на дороге. – Америка.

– Очевидно, это был не единственный источник ее доходов. Она жила в приличном районе – сравнительно, конечно, – а в сейфе у нее нашли пятнадцать кусков.

Уильямс приподнял бровь.

– Пятнадцать штук?

– Да.

– Ну, и что думаешь?

– Думаю, она зарабатывала телом – просто потому что могла.

– У нее имелось все необходимое для подобных занятий.

– И татуировка… всего одна, но очень вульгарная, да еще в весьма болезненном месте. Обычно девушки так не поступают, когда делают первую татуировку.

– Возможно, она просто хотела, чтобы член был как живой.

– Ее могли заставить, – уверенно заявил Беттингер. – Может быть, сутенер требует, чтобы его девки делали себе такое тату, – словно клеймит скот. Бирка, которая утверждает: «Моя собственность», или, может быть, «Эта девушка под моей защитой».

Доминик повернул руль по часовой стрелке и выехал на улицу с разбитой мостовой, ведущую на север.

– О, сколько «может быть»…

– Причем весьма логичных «может быть».

– Как и ты сам, детектив. – В словах Уильямса не было и намека на сочувствие. – Больших логичных «может быть».

– Я только этим и занимаюсь – превращаю «может быть» в «да».

– Скромняга.

– Скромность – это форма мошенничества, на которую я не подписывался.

Сильно затормозив и дернув руль, Доминик свернул на грунтовую дорогу, где покрытие превратилось в бесконечные выбоины. Серебристая машина задребезжала, и через мгновение он обогнул дорожный указатель с надписью «Гансон-стрит». Шины вдавливали гравий в землю и дробили его, но автомобиль продолжал ехать на север.

– Дерьмовия, – объявил Уильямс.

Беттингер огляделся по сторонам: пустые тротуары и проезжая часть, черные провалы окон, полностью лишенных стекол. Вандалы даже не стали оставлять свои инициалы на зданиях.

То, что увидел детектив, подтверждало его теорию.

– Элейн Джеймс – блондинка, белая, хорошенькая, с высокотехнологичным бюстом и пятнадцатью кусками в сейфе – не станет работать в таком месте. – Он постучал пальцем по окну. – Похититель привез ее сюда.

– Тогда зачем мы здесь?

– По той же причине, по какой нужно сделать вскрытие.

– И по какой же?

– Ищем крохи – вещи, которые не заметили раньше.

– Потому что все здесь некомпетентны?

– Сейчас у нас нет ничего серьезного – всего лишь пригоршня «может быть». Посещение места преступления и проведение вскрытия – стандартные процедуры.

Роскошная серебристая машина проехала мимо улицы, заблокированной перевернутым пикапом, который был разорван на части, как зебра в саванне.

Доминик указал на разбитый грузовик.

– Здесь другие процедуры.

– Процедуры всюду одинаковы – поэтому они и называются «стандартными».

Презрительно фыркнув, великан-полицейский махнул рукой.

Беттингер увидел дом с похожим адресом и сообразил, что место преступления находится на противоположной стороне улицы и немного севернее. Через несколько мгновений серебристая машина подъехала к цепочке заброшенных магазинов и остановилась возле красного рынка, огороженного полицейской лентой, которую разрезали в нескольких местах, превратив в праздничную гирлянду. Уильямс заглушил двигатель, вытащил полуавтоматический пистолет с увеличенной обоймой, и Жюль, посмотрев на него, тоже решил вооружиться.

Помахивая оружием, полицейские вышли на Гансон-стрит.

Сильный ветер обжег лицо и глаза Беттингера. Несмотря на то что был полдень, температура, казалось, опустилась градусов на пятнадцать с тех пор, как он в последний раз находился под открытым небом.

Полицейские оглядели сотни черных окон, зияющих на противоположной стороне улицы, в одном из которых мог скрываться преступник. И ничего вокруг – лишь тени и развалины.

Детектив и капрал поспешно зашагали к магазину – месту преступления – и, прижавшись плечами к фасаду, осмотрели вход.

Дверь была приоткрыта.

Жюль наклонился вперед и заглянул внутрь.

Там царили тишина и неподвижность.

Полицейские обменялись кивками и прикрепили фонарики к пистолетам.

– Полиция! – крикнул Доминик так громко, что у его напарника заложило уши. – Если здесь кто-то есть, немедленно выходите!

Эхо прокатилось в темноте и стихло.

Никто не ответил.

Беттингер показал напарнику четыре пальца, и тот кивнул.

– Считаем до десяти, – громко произнес детектив. – Один. – Он дождался, когда из магазина донесется эхо. – Два. – Снова пауза. – Три, – сказал он, поднимая пистолет. – Четыре.

Уильямс ударил локтем в дверь.

– Полиция!

– Не двигаться! – заорал Жюль, направляя пистолет внутрь магазина.

Тишина и темнота. Лишь пыль клубится в луче фонарика. И запах потных подмышек.

– Мы входим, – заявил детектив. – Если кто-то спрятался, выходите. А если вы собаки или крысы, учите английский.

Беттингер двинулся вперед, стараясь не дышать носом и вглядываясь в проход между полками, а Доминик остановился в дверном проеме у него за спиной. Детектив был не слишком высокого мнения о своем напарнике, но тот наверняка умел стрелять.

Жюль прошел по сгнившему полу к разбитой передней стойке, над которой виднелось шесть когда-то белых выступов, украшенных серией серых линий и квадратов. Приблизившись, он сообразил, что это гниющие стопки газет.

– За нами наблюдает какой-то тип ниже по кварталу, – доложил Уильямс.

Беттингер посмотрел на своего напарника, силуэт которого вырисовывался в дверях.

– Что он делает?

– Просто наблюдает.

Детектив обошел стойку и оказался в дальнем проходе межу полками, где луч фонарика высветил то, из-за чего внутри у него все сжалось. На полу, в пятнадцати футах от него, лежала отрезанная человеческая голова. Спутанные каштановые волосы почти полностью скрывали лицо.

Жюль повернулся к Доминику.

– Где человек, который за нами наблюдает? – спросил он.

– Стоит на месте.

– Дай мне знать, если ситуация изменится.