Жюль повернулся на каблуках и зашагал к выходу из кафе. Доминик последовал за ним, и они сразу направились к серебристой машине.

Детектив посмотрел на отражение великана-полицейского в стекле.

– Тот маленький тип был твоим прежним напарником?

Уильямс пожал плечами.

– Паршивая же у тебя память.

Мерцающие флуоресцентные лампы освещали обнаженный труп Элейн Джеймс, лежавший на широкой доске, которую Мередит Вонг выдвинула из стены морга.

Беттингер оглядел жертву: бледное тело покрывали ссадины и радужные синяки (в особенности вокруг шеи), плоть на коленях была стерта так, что проступали белые коленные чашечки, а над широко раскрытым ртом нависал сломанный нос цвета баклажана.

Двадцатисемилетняя женщина умерла в страшных мучениях.

Доминик оторвался от сотового телефона.

– Ее имплантаты сохранились.

– Почему она в минусе? – спросил детектив.

Коронера удивил этот вопрос.

– Почему она лежит при отрицательной температуре? – уточнил Беттингер. – Вы ее заморозили?

– Никто не явился за телом. – Женщина указала на висевшую на стене таблицу. – До кремации должно пройти две недели. Стандартная процедура.

– Нам нужно… – Тут что-то привлекло внимание детектива. – А что у нее под языком?

Доминик и Мередит Вонг посмотрели на разинутый рот жертвы. Жюль включил фонарик, его луч осветил сломанные зубы и нижнюю часть кончика языка, и они увидели татуировку в виде четырех перевернутых слезинок.

– Минуту.

Коронер подошла к раковине, наполнила бумажный стаканчик теплой водой, вернулась к телу и поднесла стаканчик ко рту мертвой женщины.

– Подождите, – предупредил ее Беттингер. – Вы ведь не хотите сломать…

Мередит наклонила стаканчик. Труп зашипел, и из мертвого рта и ноздрей повалил пар. Коронер надела перчатку из латекса, сжала язык убитой и потянула его на себя. Замерзшая кровь треснула.

Детектив наклонился, продолжая светить фонариком, и увидел на нижней части языка татуировку волосатого пениса, извергающего четыре пули в форме слезинок.

Вонг смотрела на пенис так, словно была профессором математики.

– Хм-м-м… Я не видела.

Беттингер взглянул на Доминика.

– Ты встречал такие рисунки прежде?

– Нет.

Жюль не был уверен, что его напарник говорит правду.

– Как ты думаешь, что это может означать?

– Член был ее любимым блюдом?

– Веди себя вежливо, – сказал Беттингер. – И сфотографируй татуировку на столь любимый тобой телефон.

– Как скажешь.

Детектив повернулся к коронеру.

– Необходимо сделать вскрытие.

– Из-за татуировки? – раздраженно спросила Мередит Вонг.

– Потому что ее убили. – Беттингер сделал небольшую паузу, чтобы его слова дошли до женщины. – Нам нужно получить улики до того, как ее сожгут.

– Я собрала семя из вагины и прямой кишки, а причина смерти известна. – Коронер показала на разноцветные синяки на шее жертвы. – Асфиксия.

Жюль удивился, что местная жительница знает такое трудное слово.

– Вы уже делали судебно-медицинские вскрытия?

– Конечно. Кто же еще будет их делать?

Беттингер немного подумал. «Квалифицированный судмедэксперт», – хотел он сказать, но не стал говорить этого вслух.

– Когда тело будет готово к вскрытию? – поинтересовался он.

– Завтра утром.

– В какое время?

– В девять тридцать.

Доминик огляделся по сторонам.

– Здесь не показывают других фильмов?

– Замолкни. – Жюль снова посмотрел на Мередит Вонг. – Мы придем в девять тридцать.

– Лучше в десять.

* * *

Беттингер просматривал досье Элейн Джеймс, когда они с Уильямсом спускались в вестибюль.

– Мы едем на Гансон-стрит, двадцать четыре, – сказал Жюль, найдя нужный адрес.

– Туда, где нашли тело?

– Похоже, ты детектив.

– А ты знаешь, где это? Гансон-стрит?

– Мой водитель знает.

Лифт звякнул, как гонг в боксерском матче, и полицейские вышли в вестибюль, где пожилой чернокожий мужчина тщетно пинал торговый автомат, пытаясь добыть шоколадный батончик.

Доминик вытащил из кармана несколько четвертаков и отдал их старику, который был так зол, что даже не поблагодарил.

Серебристый автомобиль мчался на запад по Пятьдесят Шестой улице. Двадцать минут спустя он доставил двух молчаливых полицейских из той части города, где жили представители более бедной части среднего класса, в пришедший в упадок район, напомнивший Беттингеру места, мимо которых он проезжал утром. Полицейских окружала нищета, солнце у них над головами пряталось за грязными тучами.

– Как называется этот район? – спросил Жюль.

– Сортир.

Детектив обратил внимание на заброшенное здание, покрытое таким количеством граффити, что оно давно забыло, какого цвета было при рождении.

– Здесь всё так выглядит?

– На севере еще хуже.

– А такое возможно?

– Вполне.

– И как называется тот район?

– Дерьмовия.

На дальнем углу перекрестка Беттингер заметил дохлую кошку, чья голова была прибита к телеграфному столбу.

– Боже мой…

– Ты не против музыки? – осведомился Доминик.

– А ты слушаешь хрень, которая прославляет насилие, преступность и женоненавистничество?

– Рэп?

– Именно его я и имел в виду.

Последовавшая тишина стала очевидным ответом на его вопрос. Гордон дома читал рэп и утверждал, что ему «нравится ритм», но терпеть его еще и на работе Беттингер не собирался.

Они проехали молча еще десять кварталов, пока Уильямс не нарушил молчание.

– Значит, будем слушать, как мы дышим?

– Можем поговорить о деле.

Доминик проигнорировал это предложение и принялся постукивать пальцами по рулю, словно страдая из-за отсутствия рэпа.

– Что ты думаешь о татуировке на языке Элейн Джеймс? – спросил его новый напарник.

– Член.

– И?..

– И ничего. – В голосе Уильямса послышались обиженные нотки, словно он не хотел, чтобы его считали глупым.