Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– У меня неприятности, па?
– Нет.
– Ты очень долго говорил с мисс Эндрюс.
– Нам нужно было многое обсудить.
Джона жалобно шмыгнул носом:
– Это о школе?
Майлз кивнул. Джона снова посмотрел в сторону рюкзака, не зная, чем занять руки. В животе противно засосало.
– Похоже, я влип, – пробормотал он.
Через несколько минут, сидя на скамейке перед кафе «Дэри куин», Джона приканчивал рожок с мороженым. Отец обнимал его за плечи. После разговора с ним Джона понял, что все далеко не так плохо, как ему казалось. Отец не кричал на него, не грозил и, более того, совсем не сердился. Просто расспрашивал Джону о прежних учителях и о том, что те заставляли или не заставляли его делать. Джона честно объяснил, что, когда отстал, постеснялся попросить о помощи. Они обсудили учебу, которая у Джоны не ладилась, и мальчик обещал постараться и нагнать одноклассников. Майлз также сказал, что он поможет Джоне. И если все будет хорошо, волноваться не о чем. После чего Джона понял, что ему крупно повезло.
Но оказалось, это еще не все.
– Видишь ли, ты так отстал, – спокойно продолжал Майлз, – что несколько дней в неделю придется оставаться в школе, чтобы мисс Эндрюс смогла тебе помочь.
Джона даже не сразу понял, о чем идет речь.
– После школы? – жалобно переспросил он.
Майлз кивнул.
– Она сказала, что так ты быстрее нагонишь.
– Но ведь ты обещал сам со мной позаниматься.
– Да, но не каждый день. Только в свои выходные. Я же работаю. Так что мисс Эндрюс вызвалась помочь.
– Почему после школы? – расстроился мальчик.
– Три дня в неделю.
– Но… па… – Джона бросил недоеденный рожок в урну. – Я не хочу оставаться после уроков!
– А я не спрашиваю, хочешь ты или нет. И, кроме того, мог бы предупредить, что у тебя неладно в школе. В этом случае всех неприятностей можно было бы избежать.
– Но, па… – нахмурился Джона.
– Слушай, я понимаю: ты предпочел бы заняться миллионом других дел. Но пока что придется учить уроки. У тебя нет выхода. И, подумай, все могло быть гораздо хуже.
– Это ка-а-а-ак? – почти пропел Джона, как всегда, когда не хотел верить сказанному Майлзом.
– А если бы учительница захотела работать с тобой и по выходным? Тогда тебе не удалось бы даже в футбол поиграть!
Джона склонился вперед и подпер ладонью подбородок.
– Ладно, – мрачно вздохнул он наконец. – Я согласен.
– Вот и хорошо, чемпион, – улыбнулся Майлз.
Ночью он нагнулся над кроваткой сына и повыше подтянул одеяло. Джона уже засыпал, и Майлз, погладив мальчика по голове, поцеловал его в щеку.
– Уже поздно. Спи.
Джона выглядел таким маленьким, таким трогательным… Майлз убедился, что ночник включен, и потянулся к лампе у кровати. Джона с усилием открыл глаза.
– Па!
– Что?
– Спасибо за то, что не слишком разозлился на меня сегодня.
– Всегда пожалуйста, – хмыкнул Майлз.
– И… па!
– Ну что на этот раз?
Джона вытер нос рукавом. Рядом с подушкой лежал медведь, подаренный Мисси сыну, когда тому исполнилось три года. Ложась спать, мальчик до сих пор брал игрушку с собой.
– Я рад, что мисс Эндрюс хочет мне помочь.
– Точно? – удивился Майлз.
– Она хорошая.
Майлз выключил свет:
– Мне тоже так показалось. А теперь постарайся заснуть, ладно?
– Угу. И, па…
– Что?
– Я тебя люблю.
Горло Майлза перехватило невидимым обручем.
– Я тоже тебя люблю, чемпион.
Часа в четыре утра кошмары Джоны вернулись с новой силой.
Тонкий пронзительный вопль человека, летящего в пропасть с обрыва, заставил Майлза вскочить. С трудом очнувшись ото сна, он выскочил из спальни, споткнулся о валявшуюся игрушку и, пытаясь прийти в себя, подхватил на руки спящего мальчика. Он шептал ему милые, глупые слова, унося на заднее крыльцо. Только здесь Джона сможет успокоиться.
Уже через несколько секунд плач сменился хныканьем, и Майлзу оставалось благодарить Бога за то, что дом стоял на целом акре земли и что ближайшая соседка, миссис Ноулсон, немного глуховата. Он укачивал Джону, продолжая шептать ему на ухо и глубоко вдыхая влажный теплый воздух. Лунный свет проложил желтую дорожку на медленно текущей воде. Низко склоненные ветви дубов и белые стволы кипарисов по берегам реки создавали картину вечной, нетленной красоты. Длинные пряди испанского мха только усиливали ощущение того, что мир за последнюю тысячу лет ничуть не изменился.
К тому времени как дыхание Джоны снова стало ровным, было уже почти пять, и Майлз знал, что заснуть больше не удастся.
Уложив Джону в кровать, он вышел на кухню и сварил себе кофе. Уселся за стол, растирая лицо и руки, чтобы немного прийти в себя. За окном горизонт уже светился расплавленным серебром, и первый робкий свет крался среди деревьев.
Майлз снова вспомнил о Саре Эндрюс.
Его тянуло к ней. Это совершенно точно. Он уже целую вечность не реагировал на женщину так сильно. Конечно, его влекло к Мисси, но это было пятнадцать лет назад. Целую жизнь назад… Нет, нельзя сказать, что его не влекло к Мисси в последние годы семейной жизни, потому что это неправда. Просто влечение каким-то образом стало другим. Прежняя отчаянная влюбленность, жадное желание узнать о ней все, сменилось чем-то более глубоким и более зрелым. От Мисси нельзя было ждать сюрпризов. Он знал, как она выглядит по утрам, только встав с постели, видел, как осунулось от усталости ее лицо после родов. Знал все: ее чувства, страхи, что она любит, а что – нет. Но это влечение к Саре казалось… новым, и сам он словно родился заново, если такое возможно. До сих пор он не сознавал, как ему не хватает подобных ощущений.
Но что будет дальше? Он совсем не был уверен в будущем. Не мог предсказать, произойдет ли что-то между ним и Сарой. Он ничего о ней не знал. А вдруг они вообще несовместимы по характеру? На начальном этапе любая деталь может все испортить, и это Майлз прекрасно понимал.
И все же его тянуло к ней…
Майлз покачал головой, стараясь отогнать подобные мысли. Совершенно нет причин зацикливаться на них, если не считать, что он вдруг захотел начать все сначала. Снова кого-то найти. Не хочет он до конца жизни быть одиноким вдовцом. Некоторые люди на это способны: он сам знал таких, кто, потеряв мужа или жену, не желал больше ни с кем связывать свою судьбу, – но он так не может. И никогда не мог. Женившись на Мисси, он ни разу не почувствовал себя обделенным: никогда не смотрел с завистью на друзей-холостяков, никогда не жалел, что не может вести такую же жизнь – ходить на свидания, флиртовать, влюбляться и забывать очередную, еще вчера единственную, любовь. Все это не по нему. Ему нравилось быть мужем, нравилось быть отцом, нравились постоянство и стабильность, которые приходят с браком, и он хотел иметь все это снова.