неблагодарностью, и он постоянно жаловался королю на такое отношение. В одном великолепном пренебрежительном демарше бен Тафуф с небольшим отрядом захватил для Португалии Марракеш – жемчужину Магриба, – просто чтобы показать нелепость слухов, что ему нельзя доверять. Однако эпизод в Сафи не только показал предательское отношение лично к бен Тафуфу, но и начал раскрывать ту схему, которую Дамиан позже наблюдал по всему миру: португальцы завоевывали доверие встреченных ими народов, во всеуслышание заявляя, что их единственное желание – торговать на справедливых и выгодных для всех условиях, а затем дожидались какого-нибудь местного раскола, который можно было использовать для превращения своего торгового влияния в политическую силу, и при этом невинно утверждали, что такой шаг необходим для сохранения торговых интересов. Если бы требовалось выбрать символ для мировых империй, которые начинали создаваться европейскими нациями, вряд ли может найтись что-то хуже, нежели крепость с пушками, наведенными на рынок.

Попытки найти местные источники, которые можно использовать наряду с португальскими сообщениями, не всегда представляли собой простую задачу. Например, Дамиан столкнулся с этим, когда писал об Азорских островах, заселенных португальцами на заре XV века, в самом начале периода, который должна охватывать его хроника. Этот вулканический архипелаг, расположенный в середине Атлантического океана, к моменту прибытия португальцев был необитаем, и мореплаватели назвали его именем населявших его многочисленных ястребов-тетеревятников (açor), которые, как отмечал Дамиан, мощнее, но медленнее, чем привычные ирландские ястребы-тетеревятники[59]. Португальцы гордились прибылями, которые они получали от острова, превращая обильный урожай пшеницы в pasteles, которые шли в Амстердам и Лондон, однако Дамиан также отметил плачевное сокращение популяции ястребов после появления людей.

Однако, похоже, эти птицы были не единственными свидетелями истории острова до прихода португальцев, и Дамиан, разбираясь с документами об Азорских островах, быстро перешел от празднования португальского открытия к погружению в таинственные откровения архипелага. На острове Корву, самом северном в группе, португальцы обнаружили свидетельства, что они, похоже, высадились здесь не первыми. На высочайшей вершине острова они наткнулись на созданную неизвестным и давно исчезнувшим народом конную статую человека с непокрытой головой и в короткой накидке. Левая рука мужчины покоилась на гриве лошади, пальцы вытянутой правой были сжаты – лишь один, который на латыни называется index[60], указывал на запад. Услышав сообщение об этой чудесной статуе, высеченной неизвестными мастерами из одной мегалитической глыбы, король Мануэл послал своего личного рисовальщика Дуарте д’Армаса, чтобы тот срисовал ее с натуры. Изображение только усилило восхищение монарха, и он поручил одному человеку из Порту, который много путешествовал по Франции и Италии, где изучил новейшие инженерные технологии, отправиться на архипелаг и построить оборудование для спуска монумента с горы, чтобы отправить его в Португалию. Здесь случилась беда. Мастер сообщил, что нашел статую разрушенной: ее уничтожила сильная буря, пронесшаяся над островом. Дамиан целиком отверг этот рассказ, приписав трагедию преступно плохому качеству работы инженера. Мастер привез с собой несколько уцелевших фрагментов великого сокровища: головы лошади и человека, ногу и палец, указывавший на запад через океан. Эти реликвии некоторое время хранились в гардеробной короля, где сам Дамиан служил пажом. Однако за время, прошедшее с его детства при дворе, эти обломки исчезли, и ему не удалось выяснить их местонахождение[61].

На этом история не закончилась. Когда служащий королевской канцелярии, получивший права на остров, побывал на Азорах в 1529 году, до него дошли местные слухи, что на скале, где стояла статуя, имеется надпись, но ее трудно прочитать – не только потому, что она стерлась от времени, но и потому, что она высечена на утесе под статуей, и добраться до нее можно только с большим трудом. Не смутившись этим, служащий организовал экспедицию, и несколько человек спустились на веревках к месту надписи, захватив с собой воск, чтобы снять отпечаток букв. Однако попытки расшифровать восковые оттиски не увенчались успехом. Буквы не только сильно выветрились из-за древности и атлантического климата, но и явно принадлежали не к латинскому алфавиту, а других участники экспедиции не знали.

Загадка этого всадника на Азорских островах остается нерешенной и по сей день. Комментаторы XVII и XVIII веков полагали, что статую могли воздвигнуть финикийцы или карфагеняне, которые, по мнению некоторых, добрались до Америки задолго до Нового времени. Более скептические современные версии предполагают, что монумент – плод воображения: фрагмент вулканического происхождения, в котором наблюдатели увидели то, что хотели увидеть, или ложное воспоминание, восходящее к всаднику, изображавшемуся на средневековых картах: он предупреждал моряков не выходить за пределы безопасного восточного побережья Атлантики. У Дамиана, который как-никак видел фрагменты этой статуи, сомнений не было – разве в античности не проследили, спрашивал он, историю Египта за 13 000 лет до его жизни? Кто может рассказать, что появилось, что исчезло и что забыли за такое время? Он указывал, что такие великие географы, как Геродот и Помпоний Мела, свидетельствуют, что в течение египетской истории даже солнце четыре раза меняло свой ход, и дважды случался период, когда оно заходило там, где сейчас восходит. У Дамиана имелось собственное излюбленное объяснение статуи и неразборчивой надписи под ней. По его словам, такие предметы во множестве рассеяны по Норвегии, Готланду, Швеции и Исландии, жители которых задолго до появления христианства были талантливыми мореплавателями и оставили каменные свидетельства о своих подвигах – скульптуры огромных размеров, подобные этой. Кроме того, существовали люди, умевшие читать их почти забытые письмена, например, епископ Уппсальский Иоанн Магнус из Швеции, с которым Дамиан познакомился в молодости во время своих путешествий по Балтике. По словам Дамиана, послать на Азорские острова человека, способного разгадать эту тайну, несложно, если бы только короли стремились к познанию мира так же, как к извлечению из него прибыли[62].

Единственное, в чем мы можем быть уверены, по словам Дамиана, – здесь он перефразирует Соломона, предполагаемого автора Книги Екклесиаста, которую перевел за несколько десятилетий до этого, – что нет ничего, чего не существовало бы раньше: и нет ничего нового под солнцем[63], и даже само солнце много раз меняло направление движения. Неудивительно, что в сознании Дамиана все подобные вещи – норманны, древние плавания, изменение хода солнца – слились воедино, ведь он столкнулся с ними одновременно, в особенно бурный период за двадцать с лишним лет до этого.

V

Дом Индии

Появиться в Антверпене в 1520-х годах, как это было с Дамианом, означало оказаться в чем-то необычайно новом. Недавно заново выстроенный речной форт с’Херен Стен напоминал лиссабонский Торре-де-Белен, а сам город походил на храм торговли, где роскошные здания стояли как памятники могуществу купцов. Парящие башенки рынка Гроте Маркт,