— Я никак не могу избавиться от него и выкинуть его из головы, — сказала сестра.

Но до сих пор никто не знал его имени. И до сих пор мне никто не звонил.

Каждый раз, когда я думала о том утре, на свет появлялась следующая банка. Теперь в моем сознании их было полным-полно — ставить некуда. Они уже не помещались в подвале и загромоздили собой лестничные пролеты. Я была набита этими запечатанными банками — и уже не могла ни ходить, ни сидеть, ни дышать.

Прошло десять дней. Десять дней пустоты. Я проснулась от звука пришедшей эсэмэски. Сестра прислала скриншот рубрики «Происшествия» из Stanford Daily. Я начала читать заметки:

Второе сообщение представляло собой единственное доказательство, что все случившееся со мной произошло на самом деле. Однако, если судить по той заметке, меня даже не существовало. Слово попытка я как-то переварила. Видно, у подозрительного типа не получилось. Наверное, он увидел, что я в полной отключке, подозрительно посмотрел на меня, а затем проходящие мимо люди схватили его и оттащили от меня. С одной стороны, я испытывала благодарность за эту публикацию, с другой — мне было грустно. И все? Всего одна фраза, которую легко пропустить среди сообщений о мелких кражах. Если именно так обычно подавалась информация о насилии, то сколько я сама не замечала? В то утро я думала, что интерес прессы к нападению на меня на этом и закончится — на одном предложении, которое поместилось бы в печенье с предсказанием.

Позже, сидя за своим рабочим столом в офисе, потягивая кофе и выбирая, какой сэндвич заказать на обед, я перешла на новостную ленту. Первое, что бросилось в глаза, — это стэнфордский спортсмен, потом появилось изнасиловать, затем — женщина без сознания. Кликнула еще раз — и экран заполнился парой голубых глаз, ровными белыми зубами, веснушками, красным галстуком, черным костюмом. Никогда ранее не видела этого человека. Брок Тёрнер. Далее было написано, что ему предъявили обвинение в совершении уголовного преступления по пяти пунктам:

1) изнасилование человека, находящегося в нетрезвом состоянии;

2) изнасилование человека, находящегося без сознания;

3) половое проникновение инородным предметом в женщину, находящуюся в нетрезвом состоянии;

4) половое проникновение инородным предметом в женщину, находящуюся без сознания;

5) нападение с целью изнасилования.

Слишком много слов. Причем беспорядочно перемешанных. Нужно прочитать еще раз, внимательнее. Что такое инородный предмет? Погуглила. Появилась паника, но какая-то неспешная. Определение звучало так: «Чужеродный предмет — предмет, оказавшийся там, где его не должно быть, в частности в теле человека или механизме». Приводились такие примеры, как «соринка, заноза, щепка, рыболовный крючок, стекло…». А что, спрашивается, оказалось во мне?

В статье говорилось, что проникновение в жертву было совершено пальцами. Значит, он сделал это с ней… руками. То есть со мной. Ну вот, наконец хоть что-то прояснилось. Съежившись в своем кресле на колесиках, я прислушивалась к звучавшим вокруг клавиатурным щелчкам. Коллега наливал себе воду. Я уставилась на него, и он улыбнулся в ответ. А ведь мне говорили, что, когда меня нашли, я была без сознания, а рядом находился какой-то мужчина. Но никто ни разу не сказал, что тот мужчина находился во мне.

Зазвонил телефон. Я закрыла вкладку и направилась в переговорную со стеклянными стенами, желтым креслом-мешком в углу, горбатым китом на стене и банкой цветных карандашей на столе — там обычно проводили беседы с детьми. В трубке прозвучал женский голос. Она поздоровалась, представилась как заместитель окружного прокурора и назвала свое имя: «Алале. Произносится как А-ла-ле». Я повторила. Потом еще раз. Три слога, словно опадающие лепестки: слева направо — Алале; справа налево — Елала. Чтобы записывать, я взяла листок бумаги и первый попавшийся под руку зеленый восковой мелок.

На меня обрушился сплошной поток слов, произнесенный ею на одном дыхании: «Ты в порядке жаль что мы встретились при таких обстоятельствах мы не сможем подтвердить что это было изнасилование пока не получим результаты тестов ДНК а их отправили в лабораторию но что касается изнасилований тут могут пройти месяцы однако твои анализы могут быть сделаны быстрее из-за давления СМИ но на сегодняшний день мы предполагаем пенильное проникновение и придерживаемся пяти предъявленных обвинений проще сейчас чем потом добавлять их если сперма не будет найдена два обвинения в изнасиловании отпадут и мы продолжим с тремя оставшимися нападением и попыткой изнасилования и имей в виду что кто-то с его стороны может попытаться связаться с тобой и твоей семьей под видом сочувствующих так что предупреди родных чтобы ни с кем не говорили без моего разрешения а если с тобой попытаются связаться журналисты не отвечай им запрещено говорить с тобой если захотят услышать сторону жертвы будет пресс-конференция я скажу им чтобы занимались своим делом тебе будет назначен адвокат который сможет ответить на все вопросы в рамках закона как тебе наш план приятно познакомиться уверена мы еще увидимся довольно скоро береги себя».

Я пошла было за ручкой, но снова зазвонил телефон, и пришлось вернуться. Звонили из Стэнфорда. Женщина, глава чего-то там, проговорила: «Ему не разрешается больше появляться в студенческом городке. Мы просто хотим, чтобы вы знали». Сначала мне показалось, что это не так уж плохо, но потом подумала: «Но ведь я-то там вообще не бываю». А где он? За почти два года эти считаные минуты были единственными, когда со мной связывались представители Стэнфорда.

Звонил детектив Ким и объяснил, что когда был завершен полицейский отчет, он стал достоянием общественности, и именно так он попал в СМИ. Кима удивляло, как быстро журналисты все разнесли. Он также сказал, что Брок нанял частных детективов, так что сейчас лучше ни с кем ни о чем не говорить, даже с друзьями. После этих слов мой мир рухнул.

— Детективы? — спросила я. — И что же они ищут?

— Сейчас никак не выяснить, — ответил он. — Так что лучше залечь на дно. Будем на связи.

Еще один звонок — незнакомый номер. Мой адвокат из YWCA[16]. Сказала называть ее Бри. Она говорила по-доброму, и я благодарила ее. Впрочем, я не знала, что еще сказать. Я продолжала держать в руке цветной мелок. А телефон не прекращал звонить.

Пока я с приклеенной к уху трубкой открывала и закрывала стеклянную дверь, в офисе стояла тишина. Все звонки были короткими и заканчивались фразой: «Если будут вопросы, обращайтесь». У меня накопилось десять тысяч вопросов, но я лишь отвечала: «Да, да, понятно. Спасибо, спасибо». Однако хотелось совсем другого: «Кто вы? Откуда вы мне звоните? Что за адвокат? Она что, мой психотерапевт? Где эта ваша YWCA? Обратиться в организацию помощи жертвам? Жертвам чего? А они оплатят мозгоправа? Брок? Что за имя такое? Он из Огайо? Когда же тюрьма? Я сохраню анонимность? Он будет привлечен к ответственности? Предъявление обвинения — в понедельник? Что такое вообще “предъявление обвинения”?» На мою электронную почту стали приходить письма — какие-то полезные контакты, нужная информация. Напротив каждого нового номера в телефоне я ставила эмодзи — красный кружок.