И ничего не   поделаешь, если любовь, как известно, зла. Хотя, по мнению моей мамы не настолько же, чтобы влюбиться в Петренко

– Я знаю, что у тебя кто-то есть, у меня нюх на такие вещи,– сказал Петренко спустя две недели после моего знакомства с Дэвидом.

– Ну началось…

– Подожди, на этот раз я серьезно. Скажи честно есть или нет. Если есть, то я навсегда оставлю тебя в покое, уйду в небытие и все. Даже дверью хлопать не буду.

– Да. Есть.

В трубке раздались короткие гудки, и я почувствовала облегчение от того, что все свершилось так быстро и легко. Операция прошла успешно, пациент будет жить. И я тоже.

Мама, я и Дэвид сидели в ресторане. Мы все знали, что происходит, и когда Дэвид торжественно попросил меня стать его женой, то мама прослезилась, а я, как в мелодраматическом кино, протянула руку для кольца. Ночью Петренко штурмовал мою дверь. Я притворилась, что меня нет дома, но он не поверил. Он кричал на весь подъезд, что я сука-стерва-дрянь и что он меня безумно любит. Он бился головой о стену, и кто-то из соседей  уже кричал о милиции, когда я дрожащими руками рискнула  повернуть ключ в  уже изрядно измочаленной двери, чтобы пустить его во внутрь. Лоб у него был рассечен, и я стала наклеивать пластырь, параллельно нацеживая две порции валерианки.

– Почему ты выходишь замуж за него, а не за меня?,– как всегда безапелляционно заявил Петренко.

– Но ты говорил, что никогда на мне не женишься, что это ужасно даже представить себя под одной крышей с такой женщиной, что…

– Неважно, что я говорил, важно то, что есть, между нами.

– А что есть? Бурные ночи и истерики.

– Но мы принадлежим друг другу, мы предназначены друг другу.

– Ерунда. Эффективный заряд возможен только при взаимодействии плюса на минус, а у нас с тобой, к сожалению, батарейки вставлены неверно, то есть плюс на плюс, что означает  сплошной кошмар уже много лет.

– А что дает Он тебе?

– Спокойствие и уверенность в завтрашнем дне.

– Бог мой, какая банальность, к тому же это когда-нибудь  наскучит, и что ты будешь тогда делать?

–Не волнуйся за меня.

–Не могу. Я люблю тебя, – он заплакал и я, утешая, стала по инерции его целовать и даже   не заметила, как все случилось опять. Истерика и бурная ночь. Петренко всегда был как перетянутая струна – чуть тронь и все заноет, завизжит и порвется, превратится в бесконечную любовь, а из страсти в склоку. Но тогда я не осознавала, что он давно стал частью меня, вросся в мое тело всеми нервозными конечностями и бесконечным эгоизмом, хоть я того и не желала.

Самолет прорезает пространство и я чувствую, как погружаюсь в другое измерение, и что сейчас случится что-то страшное. Мы летим в пустоте и нет этому ни конца, ни края. Незнакомая комната и мужчина в постели, который как я начинаю осознавать – мой муж, начинает успокаивать меня после приснившегося кошмара. Я стараюсь отогнать ощущения тоски и зарываюсь в пухлые немецкие одеяла. Вечерами  приходят знакомиться со мной очередные друзья Дэвида. Все очень милые и как один похожие на моего мужа – внимательно слушают, дают почитать книжки и вскоре забывают о моем существовании. Мы живем в маленьком городке, недалеко от Штутгарта. Дэвид преподает в университете, а я целыми днями слоняюсь по маленьким тихим улочкам, каких очень много в немецкой провинции или же учу немецкий. Часто мы ходим в клубы или рестораны, где его друзья веселятся от души, постепенно не удосуживаясь мне перевести из их беседы ни слова по-английски. Я понимаю, что хочешь общаться- учи язык и всегда понимала, что мне, как хорошо натренированному псу, предстоит взять языковой барьер, но, к сожалению, он был не только языковым. Проще говоря, мне было скучно. В детстве я с неимоверным восторгом наблюдала за движением игрушечной немецкой железной дороги, которая была у моей школьной подруги и являлась предметом всеобщей зависти. Я часами могла рассматривать маленькие домики, стоящие вдоль дороги, на окошках которых красовалась искусственная, неестественно красная герань, или же крошечные зеленые садики перед домиками с малюсенькими пластмассовыми   скамейками. Мы мечтали о том, чтобы попасть в этот уютный игрушечный мирок и вот, как по взмаху волшебной палочки, я оказалась там – все те же милые домики, в них милые люди, с милыми улыбками. Все так мило и сладко, что хочется водки с соленым огурцом. Все хотят попасть в сказку, но, кажется, что никто кроме меня до сих пор не задумывался над тем, как из нее выбраться.

Так прошел год, и вот мы, согласно моей идее, сидим в машине в зарослях кукурузы, как малолетние любовники. Кукуруза – декорация, а секс, несмотря на внешний антураж, как всегда очень медленный и основательный, фундамент настоящего, экологически чистого немецкого счастья. Я затянулась сигаретой и невольно вздохнула.

– Что-то не так? – спросил Дэвид, заботливо заглядывая в глаза. До моего приезда сюда я была уверенна, что этот взгляд, полный бесконечной заботы и тревоги, свойственен только ему, но потом встречала его повсюду – Правда, что вы в России не храните деньги в банках? (озабоченность в глазах) Правда, что у вас зарплаты в 20 долларов? (тревога) Правда…

– Слушай, я хочу съездить домой, хоть на неделю.

– Но ты же знаешь, что сейчас это невозможно, поскольку мы собираемся переехать в новый дом, а затем съездить в Испанию. Мы же договорились, что следующим летом обязательно поедем в Россию вместе. А пока пусть твоя мама приедет.

– У нее нет денег на билеты.

Дэвид деликатно промолчал и, аккуратно вытряхнув пепельницу в пластиковый мешок, спрятал мусор в бардачок.

– Да, – продолжил он, -России сейчас приходится не сладко, по подсчетам экономистов до полного дефолта осталось меньше, чем пол года. Так что представляю какое облегчение ты должна испытывать, находясь здесь. Неожиданно для себя я разразилась длинной ругательной тирадой, которую иногда использовал Петренко и смысл которой даже я не могу уловить до конца , не говоря уж об иностранце.

– Что-что? Говори, пожалуйста по-английски, – сказал Дэвид с легким раздражением, которое я уловила впервые со дня нашей встречи.Молча мы порулили к дому. Было грустно, ведь он-то, действительно, ни в чем не виноват. Муж не понимает, как тяжело мне приспосабливаться жить «ихним» завтрашним днем, где все до минуты и копейки распланировано и малейший сбой вызывает полное недоумение и протест.

Прошло еще полгода. Как-то раз я забрела в небольшую часовенку, в которой были похоронены русская принцесса