в горле пересыхало, будто туда насыпали песка. Я смотрела на мерцающие свечи, потом пальцы робко ощупывали клавиши цвета слоновой кости. Глубокий вдох ныряльщика – и я забывала обо всем на свете и летела вслед за мелодией.

В советское время, которое кажется теперь волшебным, так как там осталось мое детство, пианино было дефицитом. Дефицит – это удивительное явление, благодаря которому многие простые и доступные на сегодняшний день вещи, тогда становились Прекрасной Грезой. Ты не мог вот так запросто зайти в магазин и прикупить себе рояль-другой. Они были страшно дорогие и главное – по записи. Раз в неделю надо было ездить в магазин проверять, не подошла ли очередь. Ждать было очень волнительно. Я заглядывала сквозь замерзшую витрину внутрь магазина «Рапсодия», и видела, как другие счастливчики забирают полированный «Красный октябрь», жмут его клавиши и педали, засовывают головы под крышку и слушают настрой. Пока грузчики несли пианино к машине, другая семья крутилась рядом с ними, охала на каждом повороте, пытаясь заслонить от всех руками и телом это чудо. Потом мать семейства долго ругалась с грузчиками, которые смели так небрежно, волоком тащить их хрупкую мечту. Их счастье казалось мне абсолютным.

Наш номер был 524. Поэтому родители вначале отправили меня к учительнице на испытательный срок. Если есть способности, тогда дождемся очереди, а если нет – то в местном Доме пионеров и школьников есть бесплатный кружок любителей кактусов.

Музыкальный талант обоймой не выстрелил, как ждали мама и папа, но слух прорезался. Пол года я ходила на уроки музыки, где терзала настоящее немецкое пианино, а дома репетировала на самопальном. Папа нарисовал на картоне клавиатуру и я, уложив ее на кухонный стол, исполняла самые прекрасные мелодии в мире. Красивее их я не слышала ничего в жизни. Музыка переполняла меня, пальцы стремительно летали по рисованным клавишам, и я представляла себя в белом платье на сцене огромного театра за большим белым пианино. Зал бушевал. Зрители хлопали и кричали – бис. Я же медленно и аккуратно, без грохота (как учила Елена Георгиевна) закрывала крышку и задувала свечи в канделябрах. Застав меня однажды в подобном экстазе немого исполнения, мама решила, что я схожу с ума, и потащила папу в магазин. Так в нашем доме появилось пианино. И оно мне нравилось гораздо меньше, чем картонное. Звуки, вылетающие из-под моих пальцев, были отвратительной какофонией. Вдобавок ко всему «Ласточка» постоянно требовала от меня жертв. Мне приходилось заниматься по многу часов вместо того, чтобы играть во дворе с друзьями. На пианино стоял будильник, строго контролируемый мамой, который не позволял мне слезть с круглого стула, пока не выучены этюды Черни. Меня жестко наказывали, если я приносила по музыке двойки. Признаюсь, я часто ненавидела Ласточку. У нас были с ней непростые отношения. Иногда она была покладистой, и я без труда разучивала сложные мелодии, но чаще всего клавиши не слушались меня, длинны детской руки не хватало, чтобы целиком взять октаву, и я срывалась, плакала, долбила со всей злости кулаком по клавиатуре. Мама давала мне подзатыльник, кричала, что они вложили в мою музыку все силы и деньги, что она заморозила придатки, стоя зимой в очереди за дурацким пианино. И хотя через насколько лет я уже могла более-менее прилично исполнять Моцарта и Бетховена, а папе аккомпанировать романсы, я разлюбила музыку. Когда я сдала последний экзамен, то убрала ноты в коробки и больше к Ласточке не прикасалась.

Потом родители развелись и продали общую квартиру. Мне при разделе имущества, как тому дурню из сказки, досталось пианино, на котором я больше не играла. С тех пор начались мои с Ласточкой скитания по съемным апартаментам. Она честно выдержала два переезда, но третий, как мне сказали знакомые, будет последним. Пианино не любит транспортировку и быстро портится. Поэтому, когда у меня, наконец, появилась собственная квартирка-живопырка, стало очевидно, что с пианино пора прощаться. Грузчики сказали, что для Ласточки придется выламывать дверной проем. 29 хрущовских квадратных метров были предназначены только для того, чтобы есть и спать, и никак не располагали к искусству с применением габаритных музыкальных инструментов.

Я дала объявление. Вскоре позвонила какая-то дамочка и согласилась забрать Ласточку. Мы чудесным образом обо все договорились, после чего я предусмотрительно спросила:

– А вы не хотите узнать, сколько оно стоит?

– Стоит оно ровно столько, сколько мне придется выложить за перевозку. А вы что, пианино за деньги хотели продать?

– Можно поменять…на синтезатор.

– Вот наивная. Вы почитайте объявления, там эти пианино пачками отдают, умоляют, на коленях в очереди стоят – только вывезите слона из квартиры. Пыльного мамонта прошлого. А она – продать…

Так я узнала, что пианино больше никому не нужны. Это такой же атавизм как скажем пейджер или печатная машинка. Они занимают много места, собирают пыль и расстраиваются.

На велотренажере хотя бы белье можно сушить, а пианино совершенно бесполезная штуковина. И я отдала свое пианино «в хорошие руки». Все равно я семь лет не открывала крышку. За ним приехал кудрявый молодой человек лет двадцати, очень артистичный. Он поразил меня тем, что сходу виртуозно сыграл на расстроенной Ласточке фрагмент Чардаша и, я, уверившись, что мой инструмент и дальше будет служить Музе, протерла ее на прощанье тряпочкой. А чтоб отвлечься от грустных мыслей, начала упаковывать вещи для переезда. Мне казалось, что я совершила гнусное предательство. Я испытывала двойственное чувство – облегчение смешивалось с ощущением потери. Ласточка была верным спутником, она хранила множество воспоминаний, клавиши до сих пор пахли моей родительской квартирой, а я с ней так …Вывезла слона. В утешение я представляла себе маленькую девочку, которая играет на нарисованных нотах и мечтала, чтобы Ласточка досталась ей.

Ночью не спалось. Вещи были упакованы и готовы к транспортировке. Пустое место в углу у окна мозолило глаза. Я решила прогуляться. Моя собака Клепа поддержала меня ритмическим помахиванием хвоста. Вспомнился ненавистный манометр – никогда мне не удавалось попасть в точный ритм.

В Питере были благословенные белые ночи, когда народ бродит по городу так же массово как днем, только бесцельно, пьяный и с открытой для разговора душой. Квартира, с которой я съезжала, находилась на Гороховой, и я решила выйти проветриться вдоль Фонтанки. Стояла необыкновенно душная ночь. Молодежь валялась на траве, парапетах набережной, а кое-где прямо посреди проезжей части. Бедная Клепа в полной растерянности не знала как бы поделикатнее задрать лапу, чтобы никого не обмочить. Мы решили сделать круг, перейти через мост