Были и листья тропических растений, все в заусеницахдлиннющих роговых коричневых крючьев, схожих с пилами воинствующих богомолов.

Были и короткие волосы девчонки из девятого класса, икоричневато-серая форма мальчика, к которому ревновал ее Вольф.

Краснорожие верзилы, которые на языке, не справляющемся сбуквой "р", превращались в индейцев из редкого племени везилов.

Таинственный магазин «Смерть мышьям», где продаются, должнобыть, мормышки; рыбалка, когда разве что дождевые черви на крючок попадаются.

Та громадная комната, полукруглые своды которой можно было струдом разглядеть, выглянув из-за угла раздутой, как живот сытно закусившегобараном великана, перины.

Меланхолическое зрелище падающих каждый год блестящихкаштанов; скрывающиеся среди желтых листьев конские каштаны с мягкой,украшенной нестрашными колючками скорлупой, которая раскалывалась надвое илинатрое, они верно служили в играх, когда, вырезав из них крохотные рожицыгномов, их нанизывали на нити и потом по три-четыре соединяли в ожерелья;гнилые каштаны, извергающие тошнотворную жижицу; каштаны, метко запущенные вфорточки.

А это — это было в тот год, когда по возвращении с каникулоказалось, что мыши, ничтоже сумнямнямшеся, расправились со всеми миниатюрнымисвечками, что лежали в нижнем ящике и еще вчера украшали игрушечную бакалейнуюлавку, — как приятно было узнать, открыв соседний ящик, что кулек с макароннымалфавитом они оставили в целости и сохранности, так что можно было продолжатьзабавляться по вечерам, выкладывая на дне тарелки после исчезновения в нейбульона собственное имя.

Куда же подевались чистые воспоминания? Почти в каждоепроникали впечатления других времен, накладываясь на них, придавая им инуюреальность. Нет никаких воспоминаний, есть иная жизнь, переживаемая инойчастично ими обусловленной личностью. Направление времени не изменишь наобратное, если только не жить зажмурив глаза, заткнув уши.

В тишине Вольф закрыл глаза. Он погружался все дальше идальше, и перед ним разворачивалась озвученная четырехмерная карта егофиктивного прошлого.

Он, без сомнения, продвигался достаточно быстро, так каквдруг заметил, что маячившая все время у него перед глазами стенка клетиисчезла.

Отстегнув все еще удерживавшие его крючья, он поставил ноттус другой стороны.

Сквозь желтую листву каштанов блестело неяркое осеннеесолнце.

По пологому склону прямо перед Вольфом протянулась аллея.Сухая и припорошенная посередине пылью дорога становилась к обочинам темнее,там виднелось даже несколько ореолов чистой грязи — отложения луж посленедавнего ливня.

Между хрустящими листьями просвечивали палисандровые бочкиконских каштанов, обернутых кое-где в скорлупки переменчивых оттенков, отржаво-бежевого до миндально-зеленого.

И с той, и с другой стороны аллеи подставляли ласковым лучамсолнца свою неровную поверхность запущенные газоны. Среди пожелтевшей травы тами сям топорщился чертополох и пошедшие в ствол перезрелые многолетки.

Казалось, что аллея вела к каким-то окруженным не оченьвысокой порослью колючего кустарника руинам. На стоявшей перед развалинамискамье из белого камня Вольф разглядел силуэт сидящего старика, укутанного вльняную хламиду. Подойдя ближе, он обнаружил, что принял издалека за одеждубороду, окладистую серебристую бороду, которая пять или шесть раз оборачиваласьвокруг тела старца.

Рядом с ним на скамье лежала маленькая, до блеска начищеннаямедная бляха, в центре которой было выдавлено и зачернено имя: «Месье Перль».

Вольф подошел к нему. Вблизи он увидел, что у старика былосморщенное, как наполовину спущенный красный шар, лицо, в большом носупроковыряны Преизряднейшие ноздри, из которых торчала грубая щетина, бровинависали над двумя искрящимися глазками, а скулы блестели, как маленькиеподрумянившиеся на солнце яблочки. Подстриженные бобриком белоснежные волосывызвали в памяти хлопкочесальную машину. На коленях покоились исковерканныевозрастом руки с большими квадратными ногтями. Вся одежда старика состояла изстаромодных купальных трусов, разлинованных зеленым по белому, да из слишкомбольших для его зароговевших ступней сандалий.

— Меня зовут Вольф, — сказал Вольф.

Он показал на гравированную медную бляху.

— Это ваше имя?

Старик кивнул.

— Я — месье Перль, — подтвердил он. — Совершенно точно.Леон-Абель Перль. Итак, месье Вольф, теперь ваша очередь. Посмотрим, посмотрим,о чем вы могли бы порассказать.

— Не знаю, — сказал Вольф.

У старика был удивленный и слегка снисходительный видчеловека, вопрос которого адресован самому себе и который не ожидает от оногоснаружи ни малейшего рикошета.

— Естественно, естественно, вы не знаете, — сказал он.

Бормоча себе в бороду, он неожиданно вытащил неизвестнооткуда пачку карточек, с которой и ознакомился.

— Посмотрим… Посмотрим… — бубнил он. — Месье Вольф… так…родился… в… очень хорошо, ладно… инженер… так… так, все отлично. Ну что ж,месье Вольф, не могли бы вы мне подробно рассказать о первых проявлениях вашегононконформизма?

Вольфу старик показался слегка чудаковатым.

— Что… чем это может вас заинтересовать? — спросил оннаконец.

Старик пощелкал языком.

— Полноте, полноте, — сказал он, — полагаю, вас все женаучили отвечать и по-другому?

Тон старика предполагал в собеседнике явно выраженные чертынеполноценности.

Вольф пожал плечами.

— Не вижу, чем это может вас заинтересовать, — ответил он. —Тем более что я никогда не протестовал. Когда я верил, что могу это сделать, яликовал, ну а в противном случае всегда старался не замечать всего того, что,как я знал, будет мне противостоять.

— Стало быть, вы не замечали этого не до такой степени,чтобы вообще игнорировать его существование, — сказал старик. — Вы зналидостаточно, чтобы сделать вид, будто этого не замечаешь. Ну-ка, давайтепопробуем отвечать честно и не сводить разговор к общим местам. Что же, всевокруг вас и в самом деле только и старалось, что вам противостоять?

— Месье, — сказал Вольф, — я не знаю ни кто вы такой, ни покакому праву задаете мне эти вопросы. Поскольку я, до известной степени,стараюсь быть почтительным с пожилыми людьми, я хотел бы в двух словах вамответить. Итак, я всегда полагал, что могу совершенно беспристрастно иобъективно воспринимать себя в ситуации противоборства чему бы то ни было,из-за чего никогда не мог бороться против того, что мне противостояло, так какпрекрасно понимал, что противоположная точка зрения всего-навсегоуравновешивает мою в глазах любого, у кого нет никаких личных мотивовпредпочитать одно или другое. Это все.