— Каких еще казаков? Они же на Дону должны быть, — не понял я.

— Эх, болезный. Там у них вотчина. А службу несут, где прикажут. И в нашей губернии полк стоит и в соседних. Как какое волнение, так первым делом казачки идут. Ох, и ненавидим же мы их! Коли ничего не помнишь, так скажу — хуже их иродов и нет. Не щадят никого. За любую провинность плеть, а то и сабля. Сказывали, деревню целиковую пожгли. Вроде вашего хутора на отшибе была. Не барская, а своя собственная. Не пошли в крепость, бунтовали. Их и порешили.

— Ничего себе новости. Вот тебе и причина, чего их власти голубят. Так еще и в росгвардию включат. Народ разгонять, — бормочу я, но дед услыхал.

— Гвардии тут нет, а пехоты полроты придет разбойников искоренять. Это уж для полного принятия мер.

— А что про нас слышно?

— Кто во что горазд. Чего только не придумали. Одни говорят, французы пленные полк тайный создали, другие — чуть ли не сам Бонопартий сбежал и теперь силу собирает, чтоб изнутри Россию завоевать.

— Это они лишку хватили, — улыбаюсь я.

— Известно, дурни. Ходят еще слухи о капитане Корейкине с деревянной ногой, который французов не простил, и теперь, кто по-ихнему заговорит, сейчас с живого кожу снимет.

— Так, ближе к теме.

— А полиция все про бунтовщиков выспрашивает. Всех на уши поставила. Про испанцев, красный фронт и тайное общество Меча и Орала.

— А что барин?

— Всю дворню вооружил, никто не спит, ходят с пиками да фузеями. Младшего хотел в воронежское имение отослать, да он нужен будет для полицейских допросов. Тот сначала все пужался, носа не казал. А как казаки приехали, так форсу набрался. Говорит, что пятеро на него кинулись, оттого и не справился.

— А свидетели что-же?

— Так один сразу и помер. Похрипел и затих. А у второго глаз побелел. Теперь кривым кличут. Сейчас под арестом сидит.

— А его то за что?

— Так ты ж в него рублем кинул. Он, хоть и окривел, а деньгу схоронил. Чиновник прознал про то и говорит, что за рубль он тебе и помогал. Деньги ты, мол, ему кинул? Кинул. Он их взял? Взял. Злодейству не препятствовал? Не препятствовал. Все сходится. А что пострадал, так то уловка такая. Быть ему под судом. Губернатору никак нельзя отписывать пустое. Вот его и предъявят.

— Да, заварилась каша.

— А еще, — дед подсел ближе и воровато оглянулся, — некоторые к тебе в лес собираются. Ты теперича для них человек еройский.

Всю обратную дорогу я думал. Домна поняла и не обижалась на мои ответы невпопад. А подумать было над чем. Партизанское движение создать не штука, но это тупиковый путь. Государство сильнее и задавит в любом случае.

Надо внедряться в общество. И желательно, в статусе, дающем максимальные права. Мещанин — хорошо. Насколько я помню историю, даже Пушкин считал себя мещанином. Статус купца еще подтверждать надо. А торговать и крестьянину никто не запрещает.

Но поместье может купить только дворянин. Конечно, есть ходы и для священников и для промышленников — рабы на уральских заводах не сами туда приехали. Но легально иметь свою подконтрольную территорию и людей можно только дворянам.

А зачем мне поместья? А чтоб не лез никто. Давно мечтал. Этакая гипертрофированная идея домика в деревне. А что бы и нет?

— Домна, а давай из Аленки дворянку сделаем.

— Чем выше заберешься, тем больнее падать, — вздохнула она.

— Жизнь нам дается один раз, и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы.

— Дерзайте. А случись чего, за Унжу уйдем. Там никто не достанет.

— Надо в Сулич сходить. Мед будем продавать.

— Какой мед?

— Волшебный лечебный, самый помогающий.

— Да где ж его взять?

— В лесу. Диких пчел тут много. Приметим дупла да и возьмем.

— На себе много не утащишь.

— А мы около Сулича наберем.

— Там своих набиральщиков хватает, — смеется знахарка.

— Одно точно знаю, по эту сторону леса нам пока появляться нельзя.

Пчел в лесу много. В основном это земляные виды. В их гнездышках меду мало. И несколько раз мне встречались разоренные медведем. Поначалу были планы на охоту. Кабана в петлю поймать или даже лося я сумею. Тросика металлического нет, ну уж обошлись бы и веревкой. На маленького хватит. Но хранить мясо пока негде. Да и на птицах прекрасно живем. Алена сама плетет силки и расставляет в кустах и на бровках. Попадаются, в основном, рябчики. Очень вкусная птица, но маленькая. В приварок идет перловая или гречневая крупа, небольшой запас которой есть на лесном хуторе. Бывает, что и только зелень. Все равно вкусно.

В кошельке, добытом с Тростянского-младшего оказалось двенадцать рублей серебром и тридцать два ассигнациями. У них разный курс. Один рубль серебряный стоит большепяти с полтиной бумажных. А золотой так и все шесть.

Все же уговорил я идти на торговлю в Сулич. Знахарка собрала мешочки с травами. Я прихватил пару деревянных ведер. Раз деньги есть, нужно купить припасов. Только на себе много не дотащишь.

Вышли в пятницу рано утром. Лес не везде одинаковый. Где-то идем кабаньими тропами, где-то краем болота. В обед перекусили хлебом и тетеркой. Вечером возле лесной поляны нашли остатки деревянного дома. Домна говорит, что какие-то древлеправославные прятались, да потом дальше ушли. Здесь и расположились на ночевку. Я наломал сухостоя. Хотел шалаш сделать — топор прихватил с собой, но тетка сказала, что погода хорошая, комаров мало. Переночуем и так.

Костер я разложил таежный, по всем правилам. И экран из веток все же поставил. Нарезал большую кучу молодых березовых веток, на которых мы и разместились. Домна уснула быстро. Под ее ровное дыхание я смотрел на блеклые звезды, загорающуюся утреннюю зарю и радовался всему новому. Уснул незаметно.

Солнце уже поднялось на ладонь, когда тетка меня разбудила. И мы двинулись дальше. Вскоре началась лесная дорога. Потом лес кончился и пошли поля. К обеду показались главы церквей. Пчелиных дупел я так и не нашел.

Сулич маленький город, но улицы вымощены булыжником. На торгу с телег продают деревенскую всячину. Встали и мы. «Травы от разных хворей» — стала зазывать Домна. Но никто не обращал внимания.

Я взял двенадцать рублей серебром и пошел по рядам. Приобрел картуз новый, сапоги до середины голени. Не самые новые, но приличные. Говорят, что татарские. Голенище широкое. Зато по размеру. Мне дали две портянки в подарок.