На остатки белой рубахи на груди булавками был пришпилен кусок картона, на котором было что-то написано по-немецки большими черными буквами. Крестовская не знала немецкого. Всё ее катастрофическая неспособность к языкам и в чем-то даже лень! Как бы теперь ей пригодился немецкий язык!

— Что это?… — вырвалось у Зины, поймавшей себя на жуткой мысли, что она произнесла это вслух.

— Здесь написано: «Поджигатель, партизан», — отозвался стоящий рядом с ней высокий мужчина.

— Вы знаете немецкий язык? — Зина обернулась к нему.

— Теперь все его будут знать, — горько усмехнулся он. — А пацана повесили сегодня ночью. Видел из окна.

— Кто он? — Крестовская почему-то спросила шепотом.

— Откуда мне знать? — Мужчина нервно передернул плечами и зачем-то снова повторил: — Здесь написано: «Поджигатель, партизан».

— Не старше 17 лет, — потеряв всякую осторожность, сказала Зина. Дернув плечами снова, мужчина быстро ушел по улице Горького, вниз.

Пожилая женщина в платке вдруг охнула, по-бабьи схватившись за щеки. В ее глазах были видны слезы.

— Дытына же… — слезы потекли по морщинистым щекам, — зовсим дытына…

Зина снова закусила губу. Ей вдруг захотелось крикнуть прямо в этот фонарный столб, да так, чтобы услышали все вокруг: — Нет, он не ребенок, далеко не ребенок! Он мужчина, который не боялся умирать!

Но она уже и так переступила черту. Говорить что-то еще было неблагоразумно. И она продолжала молчать.

Налетевший порыв ветра охватил фонарный столб, согнул в сторону со страшным скрипом. Тело маленького неведомого героя раскачивалось в воздухе — как грозное знамя, как предупреждение о том, что этой жуткой, чудовищной бойне не будет конца.

Зина побежала прочь, оставив за плечами страшную сцену. Дрожь усилилась, заставляя все ее тело содрогаться словно в судорожном, просто эпилептическом припадке. Впрочем, так длилось недолго, потому что она уже добралась до своей цели — маленькой лавчонки сапожника, стоящей буквально в двух шагах от места казни. Низенькая дверь с нарисованным сапогом буквально вросла в стену. Зина громко постучала костяшками обледенелых пальцев.

— Открыто! — раздался из-за двери старческий, хриплый голос, и Крестовская вошла внутрь.

Жарко натопленное помещение было узким и тесным. Потолок буквально нависал над головой. Возле противоположной стенки за небольшим верстаком сидел старик сапожник. Он бил по подошве сапога небольшим молоточком. В углу жарко горела печка. За спиной старика были прибиты полки, на них лежали и стояли сапоги, ботинки, туфли, в общем, всевозможная обувь. Войдя, Зина тщательно заперла за собой дверь. Старик оторвался от работы при ее появлении и, нахмурившись, внимательно посмотрел на нее.

— Еще так рано. Я не думала, что вы работаете, — сказала Зина, пристально глядя в лицо старику.

— Вы у меня сегодня первая посетительница, — отозвался старик, перестав хмуриться. А по его лицу, наоборот, разлилась доброжелательная улыбка.

— У меня прохудились сапоги, в подошве, — продолжала Зина, — можете посмотреть?

— Показывайте, — старик отложил свою работу в сторону.

Крестовская открыла небольшую холщовую сумку, которую принесла с собой. Достала оттуда пару старых сапог с большими широкими каблуками и протянула ему.

Старик взял сапоги, тут же отвинтил оба каблука и отложил в сторону.

— Проблема не в подошве, в каблуках, — сказал он, затем, взяв нож, аккуратно надрезал голенище, — и кожа совсем плохая. Видите, как треснуло?

— Старые сапоги, — вздохнула Крестовская, — думала, дохожу до вечера, а они с утра вышли из строя.

— До вечера? — усмехнулся сапожник. — Вы бы и до обеда не доходили! А вы говорите: вечер.

— Я так думала, — сказала Зина.

— Ну, хорошо, — старик отложил сапоги в сторону. — К вечеру мы вам что-то придумаем. Так вы говорите: вечер?

— Вечер, — уверенно повторила Зина.

— Ладно, — старик кивнул, — займусь ими, когда будет свободная минута.

— Спасибо, — облегченно вздохнула Зина, нервно хрустнув пальцами.

— Вы вся дрожите! Не надо так, — с некоей даже укоризной сказал старик.

— Замерзла очень, — Крестовская вздохнула, — вчера теплей было, намного. А сегодня мороз ударил. Потому и дрожу.

— Хотите, кипятку налью? У меня как раз поспел, — предложил сапожник.

— Нет, спасибо. В другой раз, мне пора идти.

— Берегите себя, — старик внимательно посмотрел на Зину.

— И вы тоже, — вздохнула она.

Затем, не спросив ни когда будут готовы сапоги, ни сколько будет стоить работа, Крестовская быстро вышла из мастерской сапожника.

* * *

Дверь ночного заведения распахнулась с резким стуком, выпустив наружу белые хлопья пара. Два немецких офицера высокого ранга появились в проеме.

Они были сильно пьяны, едва держались на ногах, и, чтобы не упасть, одновременно вцепились и в друг друга, и в косяк распахнутой двери. Вместе с белым паром жарко натопленного помещения на мороз вырвался тяжелый запах алкоголя. Он был настолько сильным, что казалось, офицеры просто обливались водкой!

Когда немцы застряли в дверях, к ним тут же подбежал услужливый швейцар заведения.

— Господа, господа… желаете такси?

— Который час? Время! — на ломаном русском рявкнул один из офицеров, схватив старика за грудки и рывком подтянув к себе.

— Восемь вечера, — пробормотал испуганный швейцар.

— Вина! Пойдем еще выпьем! — толкнул немец друга в плечо.

— Будет вам, Франц, — второй, все же более уверенно стоящий на ногах, оторвал его руки от старика-швейцара.

— А почему нет? Сегодня хочу пить, гулять! Такой день!

— Хватит уже. Не орите на всю улицу! Вы забываете, что здесь везде уши, — благоразумно и тихо сказал второй немец.

— Партизаны,……! — грязно выругался на немецком Франц. — Вот где они все у меня будут после сегодняшнего дня! Вот где! — потряс кулаком.

— Завтра вы им обязательно покажете, — сказал благоразумный друг, — а сейчас пора отправляться домой.

— Вы правы, — неожиданно быстро согласился Франц. — Где мой денщик?

— Машину господина офицера! — скомандовал швейцару друг Франца.

— Сию минуту, господа! Секунду, — засуетился старик.

Он выбежал из дверей ресторана в переулок, и буквально через несколько секунд прямо к дверям заведения подъехал большой черный автомобиль. Не заглушив двигателя, остановился возле входа. Дверцы распахнулись.