Мисс Арабелла остановила лошадь, будто для того, чтобыполюбоваться открывшимся перед ней видом: он в самом деле был достаточнокрасив, и задержка её выглядела естественной. В то же время уголками карих глазона пристально разглядывала этого человека, по мере того как он приближался.Первое её впечатление о костюме человека было не совсем правильно, ибо хотяодет он был достаточно строго, но едва ли хорошо: камзол и брюки из домотканойматерии, а на ногах — простые чулки. Если такой костюм хорошо сидел нанём, то объяснялось это скорее природным изяществом незнакомца, нежелиискусством его портного. Приблизившись к девушке, человек почтительно снял широкополуюшляпу, без ленты и пера, и то, что на некотором расстоянии она приняла запарик, оказалось собственной вьющейся, блестяще-чёрной шевелюрой.

Загорелое лицо этого человека было печально, а егоудивительные синие глаза мрачно глядели на девушку. Он прошёл бы мимо, если быона его не остановила.

— Мне кажется, я вас знаю, — заметила она.

Голос у неё был звонкий и мальчишеский, да и вообще вманерах этой очаровательной девушки было что-то ребяческое. Еёнепосредственность, отвергавшая все ухищрения её пола, позволяла ей быть вотличных отношениях со всем миром. Возможно, этим объяснялось и то странное напервый взгляд обстоятельство, что, дожив до двадцати пяти лет, Арабелла Бишопне только не вышла замуж, но даже не имела поклонников.

Со всеми знакомыми мужчинами она обращалась, как с братьями,и такое непринуждённое обращение осложняло возможность ухаживать за ней, как заженщиной.

Сопровождавшие Арабеллу негры остановились и присели накорточки в ожидании, пока их хозяйке заблагорассудится продолжить свой путь.

Остановился и незнакомец, к которому обратилась Арабелла.

— Хозяйке полагается знать своё имущество, —ответил он.

— Моё имущество?

— Или вашего дяди. Позвольте представиться: меня зовутПитер Блад, и моя цена — ровно десять фунтов. Именно такую сумму ваш дядяуплатил за меня. Не всякий человек имеет подобную возможность узнать себе цену.

Теперь она вспомнила его.

— Боже мой! — воскликнула она. — И вы можетеещё смеяться!

— Да, это достижение, — признал он. — Но ведья живу не так плохо, как предполагал.

— Я слыхала об этом, — коротко ответила Арабелла.

Ей действительно говорили, что осуждённый повстанец, ккоторому она проявила интерес, оказался врачом. Об этом стало известногубернатору Стиду, страдавшему от подагры, и он позаимствовал Блада у еговладельца. Благодаря своему искусству или просто в результате счастливогостечения обстоятельств, но Блад оказал губернатору помощь, которую не смоглиоказать его превосходительству два других врача, практикующих в Бриджтауне.Затем супруга губернатора пожелала, чтобы Блад вылечил её от мигрени. Бладобнаружил, что она страдает не столько от мигрени, сколько от сварливости,явившейся следствием природной раздражительности, усиленной скукой жизни наБарбадосе. Тем не менее он приступил к лечению губернаторши, и она убедиласебя, что ей стало лучше. После этого доктор Блад стал известен всемуБриджтауну, так как полковник Бишоп пришёл к выводу, что для него значительновыгоднее разрешать новому рабу заниматься своей профессией, нежели использоватьего на плантациях.

— Мне нужно поблагодарить вас, сударыня, за то, что яживу в условиях относительной свободы и чистоты, — сказал Блад. —Пользуюсь случаем, чтобы выразить вам свою признательность.

Однако благодарность, выраженная в словах, не чувствоваласьв его голосе.

«Не издевается ли он?» — подумала Арабелла, глядя нанего с такой испытующей искренностью, которая могла бы смутить другогочеловека.

Но он понял её взгляд как вопрос и тут же на него ответил:

— Если бы меня купил другой плантатор, то можно несомневаться в том, что мои врачебные способности остались бы неизвестными исейчас я рубил бы лес или мотыжил землю так же, как бедняги, привезённые сюдавместе со мной.

— Но почему вы благодарите меня? Ведь вас купил мойдядя, а не я.

— Он не сделал бы этого, если бы вы не уговорили его.Хотя надо признаться, — добавил Блад, — что в то время я был возмущёнэтим.

— Возмущены? — В её мальчишеском голосе прозвучалоудивление.

— Да, именно возмущён. Не могу сказать, что не знаюжизни, однако мне никогда ещё не приходилось быть в положении живого товара, иедва ли я был способен проявить любовь к моему покупателю.

— Если я убедила дядю сделать это, то только потому,что пожалела вас. — В тоне её голоса послышалась некоторая строгость, какбы порицающая ту смесь дерзости и насмешки, с которыми он, как ей показалось,разговаривал. — Мой дядя, наверно, кажется вам тяжёлым человеком, —продолжала она. — Несомненно, это так и есть. Все плантаторы —жестокие и суровые люди. Видимо, такова жизнь. Но есть плантаторы гораздо хужеего. Вот, например, Крэбстон из Спейгстауна. Он тоже был там, на молу, ожидаясвоей очереди подобрать себе то, что останется после дядиных покупок. Если бывы попали к нему в руки… Это ужасный человек… Вот почему так произошло.

Блад был несколько смущён.

— Но ведь там были и другие, достойныесочувствия, — пробормотал он.

— Вы показались мне не совсем таким, как другие.

— А я не такой и есть, — сказал он.

— О! — Она пристально взглянула на него инесколько насторожилась. — Вы, должно быть, очень высокого мнения о себе.

— Напротив, сударыня. Вы не так меня поняли. Те,другие, — это заслуживающие уважения повстанцы, а я им не был. В этом изаключается различие. Я не принадлежал к числу умных людей, которые считалинеобходимым подвергнуть Англию очищению. Меня удовлетворяла докторская карьерав Бриджуотере, тогда как люди лучше меня проливали свою кровь, чтобы изгнатьгрязного тирана и его мерзавцев-придворных…

— Мне кажется, вы ведёте изменническиеразговоры, — прервала она его.

— Надеюсь, что я достаточно ясно изложил своёмнение, — ответил Блад.

— Если услышат то, что вы говорите, вас запорютплетьми.

— О нет, губернатор не допустит этого. Он боленподагрой, а у его супруги — мигрень.

— И вы на это полагаетесь? — бросила онапрезрительно.

— Вижу, что вы не только никогда не болели подагрой, нодаже не страдали от мигрени, — заметил Блад.