правда было все равно. Даже более того. Этот отказ подтверждал ее картину мира. Революция против истеблишмента. Палестина как метафора борьбы угнетенных. Морица напугало, что палестинцы оправдывали убийство в Лоде, для них случившееся было чем-то само собой разумеющимся. Вооруженная борьба, сказал Халиль, должна сопровождать борьбу политическую до тех пор, пока цель не будет достигнута. Только потом можно протянуть врагу руку. Ему жаль невинных людей, но на войне как на войне.

– Они называют это терроризмом, – сказал Халиль, стоявший у гриля в расстегнутой рубашке. – Мы называем это освободительным движением. Мы лишь хотим вернуть то, что было отнято у нас силой. Наши права человека. Нашу свободу. Наше достоинство.

– Но какое может быть достоинство в убийстве невинных людей? – осторожно спросил Мориц. – Лидеры НФОП, разве они не христиане? Жорж Хаббаш, Вадей Хаддад…

– Дело не в религии, а в земле! Амаль – христианка, я – мусульманин, и что? Народный фронт – это революционеры, мы хотим демократического государства для всех – христиан, мусульман, евреев, коммунистов. Но не сионистской колонии!

Фразы вылетали из Халиля как пули, и Мориц быстро пожалел, что дал волю языку. Некоторое время он слушал молча. Антиимпериалистическая риторика. Рационализация убийства. Но в какой-то момент, не в силах все это выносить, вскричал:

– Это не героическая война. Гибнут не солдаты, а безоружные мирные жители! Они вам ничего не сделали!

– Лод – это возмездие за Дейр-Ясин, – ответил Халиль. – Вы знаете, что такое Дейр-Ясин?

– Нет.

Амаль положила руку на плечо Халилю и сказала ему что-то по-арабски – очевидно, что-то вроде оставь его. Она протянула Морицу пластиковый стаканчик. Шауки налил пива.

– Но вы же знаете Голду Меир? – спросил Халиль и разложил по тарелкам шампуры с мясом. Они сели за столик.

– Конечно.

– Вы знаете, что она сказала? Палестинцев нет. Нас не существует. А знаете, где живет Голда Меир? В арабском доме в Иерусалиме. Они сбили каллиграфию над дверью. Палестинцев нет.

Шауки выругался. Амаль испытующе смотрела на Морица. Казалось, она чувствует, что ему не по себе. Но ей хочется, чтобы он это выслушал.

– Мир не желает слышать нашу историю, – сказал Халиль. – Поэтому нам нужно обратить на себя внимание. Ваши газеты вспоминают о нас, только когда появляются мертвые. Но не мертвые арабы. Мертвые белые. Только тогда вы нас замечаете.

Морица раздражали разглагольствования Халиля. Молодой Че объясняет, как устроен мир, престарелому буржуа. Объясняет с шашлыком в руке.

– Рассказывать свою историю – это не значит стрелять во всех подряд, – ответил Мориц. – Вы видели фотографии из Лода? Эти снимки рассказывают совсем о другом.

– А вы когда-нибудь были там? – перебила его Амаль.

– Нет, – солгал он.

– А я была! – крикнула она. – В Лидде!

Морица поразила ее внезапная горячность.

– Я была ребенком. Но видела все это своими глазами. Сколько тогда погибло невинных мирных жителей? Моя мать, мой брат, это кого-то интересовало? Когда она умерла, не было ни камер, ни пресс-конференций. Просто яма, которую мы вырыли своими руками около дороги.

– Я… мне очень жаль, – сказал Мориц.

Губы у Амаль дрожали. Она встала и отошла. Халиль кинулся за ней. Мориц остался сидеть, окаменев, глядя, как Халиль утешающе обнимает девушку за плечи. Он вспомнил о микрофонах в кармане пиджака. Сейчас подходящий момент, чтобы нырнуть в общежитие. Но что-то удерживало его. Он заставил себя подойти к ним. Амаль отвернулась, чтобы не показывать свои чувства.

– Я понимаю, что с вашими семьями поступили несправедливо, – сказал Мориц. – Но я хотел сказать только одно: дает ли это вам право поступать несправедливо с невинными людьми?

– Вы такой немец, – сказал Халиль.

– Почему?

– Все вы любите читать лекции на тему морали. Другим.

Мориц предчувствовал, что за этим последует. Его достали эти сравнения с нацистами.

– Что такое хорошо и что такое плохо, – произнес он, – придумала не Германия, это уже есть в Библии. Ты не должен красть. Ты не должен убивать. Я думаю, мы все можем согласиться с этим, так?

– А евреям ты тоже так говоришь? – выкрикнул Халиль. – Это же написано и в их Библии!

Похоже, ему просто нравились перепалки. Мориц хотел ответить в том же духе, но сдержался, чтобы не выдать себя. И тут Амаль спросила:

– Почему вы всегда защищаете Израиль?

Долю секунды он не знал, какая из его личностей собирается ответить. И инстинктивно он выбрал правду.

– Я был молод, когда нацисты пришли к власти. И я не обращал внимания на происходящее. Хотя был частью этой машины. Пока я снимал пропагандистские фильмы, было убито шесть миллионов евреев! Это никогда не должно повториться. Если сегодня евреям снова угрожают, я не смогу молча стоять в стороне.

Амаль посмотрела ему в глаза. Затем тихо, но твердо сказала:

– Это было в вашей стране. Мы, палестинцы, в этом не виноваты. Разве несправедливость, которую вы, немцы, совершили по отношению к евреям, дает им право вершить несправедливость по отношению к нам?

Мориц взвился:

– То, что произошло в вашей стране, ужасная трагедия. Но то, что произошло здесь, жесточайшее преступление!

Амаль замолчала. Халиль похлопал Морица по плечу:

– Если ты так любишь евреев, почему бы тебе не отдать им свою страну?

Морицу нечего было ответить. Где моя страна, подумал он. Он мог бы возразить, что сионизм возник за десятилетия до национал-социализма. Но это не пошатнет их аргументы. Нельзя облегчить страдание, если сравнить его с другим страданием. Он пожалел, что ввязался в этот спор. Открывать свое настоящее лицо было крайне непрофессионально. И опасно. Но и таиться было слишком невыносимо. По крайней мере, сейчас он снова ощущал себя живым. Осознавал, почему он здесь. Да, он потерпел неудачу – пытаясь сохранить свою легенду и одновременно построить настоящую дружбу.

– Khallas, ya shabab! – Халиль сменил тон. – Давайте танцевать!

Он взял Амаль за руку и потянул за собой. Мориц догадался, что воспитание не позволяет Халилю отослать гостя прочь. Поэтому решил оставить его сидеть в одиночестве. Амаль, однако, обернулась:

– Пойдемте с нами?

Это было искреннее приглашение. Но Мориц покачал головой. Ему почудилось, что в ее глазах мелькнуло разочарование. Словно она надеялась, что они смогут отодвинуть в сторону разногласия и просто проводить время вместе. Есть, танцевать, болтать о пустяках. Одним движением головы он отмел эту возможность. Он смотрел, как Амаль и Халиль танцуют под Марвина Гэя – What’s going on. В их глазах он был глупым обывателем. Буржуа. К тому же старым. Уже было и неважно, замешана Амаль или нет, – он потерял ее. Единственное, что ему теперь остается, – предательство.

* * *

Попасть в общежитие было легко. Уличная дверь нараспашку, коридоры