– Нет, спасибо, – ответил Мориц, хотя и понимал, что упускает хорошую возможность. Но сейчас ему хотелось побыть одному.

Он доехал до дома на метро, поднялся по лестнице на последний этаж, тяжело дыша, и захлопнул за собой дверь, как будто за ним кто-то гнался. Прислонился к стене, радуясь темноте. День был слишком ярким. Глаза привыкли к полумраку, уши – к тишине. Он заметил, что руки у него дрожат. Зажал ладони под мышками и соскользнул по стене на пол. Теперь дрожало все тело. Он плакал, сам не понимая почему. Потом встал, прошел в спальню и резко открыл ящик со старыми фотографиями. Он довольно быстро нашел ту самую: Ясмина и Виктор в Яффе. В центре – Жоэль. «Богиня» и море. На заднем плане старые дома песочного цвета. Он смотрел на снимок, пока контуры не расплылись перед его глазами.

Глава

46

Это случилось, когда он спал. В четыре часа утра зазвонил телефон. Это был Ронни.

– Приходи. Немедленно.

* * *

За окном светало, а Ронни, тяжело нависнув бычьим телом над столом, описывал кадры, которые пока не добрались до немецких телевизоров.

Именно сегодня Мориц собирался сказать ему: Я так больше не хочу. Я так больше не могу.

А теперь это. В аэропорту Лод три японских студента в багажном зале открыли свои футляры для скрипок, выхватили автоматы и открыли беспорядочную стрельбу. Двадцать шесть погибших. Среди них восемь израильтян и семнадцать христианских паломников из Пуэрто-Рико. Один из террористов выжил. Он принадлежал к организации «Красная Армии Японии», которая координировала нападение с НФОП. Народный фронт освобождения Палестины.

– А кто-то, черт побери, спал, – сказал Ронни.

Мориц почувствовал, что у него подгибаются колени. Это было недостижимо далеко и невыносимо близко. Он увидел себя стоящим в зале этого аэропорта, в последний раз вместе с Жоэль, когда они обнимались и плакали. И он увидел плакат в комнате Амаль. Поднятая рука с винтовкой. НФОП.

– У тебя есть имена жертв?

Ронни посмотрел на телекс в своей руке и зачитал. Одно за другим. Ясмины среди них не было. И никого из соседей с улицы Яффо. Но это не принесло ему облегчения. Когда же они наконец будут в безопасности, подумал он.

Ронни достал из ящика небольшую коробку и положил ее на стол. Открыл и вынул два радиомикрофона. Два черных жука.

– Установишь это в их комнатах.

– Ронни, я думаю, что они просто сочувствующие.

– Сейчас мы не можем позволить себе ни одной ошибки.

– Я провел с ними много времени, я уверен в этом на девяносто девять процентов.

– Если ты прав, никто не пострадает. Но если сработает вероятность в один процент, то погибнут люди. Ты все еще на переднем крае.

Мориц боролся с собой. Он осмотрел микрофоны… и положил их обратно на стол.

– Что с тобой? – спросил Ронни.

– Я не знаю…

Ронни пристально глядел на него. Мориц искал слова, чтобы объяснить, что разрывает его изнутри.

– Я хорошо умею молчать, Ронни. Но я не умею врать.

– Она тебе нравится, – догадался Ронни.

Мориц был застигнут врасплох.

– Это хорошо, – сказал Ронни. – Это придаст тебе убедительности. Ты знаешь правило: заводи друзей, как будто не будешь за ними следить. Следи за ними, как будто вы никогда не были друзьями.

– Ты не понимаешь. Я… не знаю, как объяснить… Ронни, я боюсь потерять себя.

Ронни подался к нему, заглянул Морицу в лицо.

– Я знаю, что происходит у тебя внутри. У тебя есть то, что редко встречается в нашей профессии. Мораль. И это делает тебя очень ценным.

– Иногда я смотрю в зеркало, – пробормотал Мориц в надежде, что Ронни его поймет, – и спрашиваю себя, кто я на самом деле.

– Я скажу тебе, кто ты: тот, кто обманывает. – Ронни грузно откинулся в кресле и добавил: – Это твоя роль. Кто-то должен ее играть.

Мориц изучал морщины на лице Ронни, шрамы и тени.

– Как ты можешь так долго этим заниматься и оставаться в полном порядке?

– Во мне нет к ним ненависти. Если бы я родился арабом, я бы тоже взял в руки оружие. Чтобы защитить свой народ.

Мориц был ошеломлен. Ронни явно говорил искренне.

– Это игра на жизнь и смерть, Мориц. У нас есть только это государство. Оно гарантия нашего существования. Либо они, либо мы.

Ронни положил микрофоны в коробку и толкнул ее по столу. Мориц подумал о Ясмине. О людях с улицы Яффо. О Викторе. Бросить их будет предательством. Он взял коробку и встал.

Они обнялись на прощанье, что делали редко, и Мориц вышел на улицу, где начинался утренний час пик. Люди в костюмах спешили в офисы. Они еще не знали, какие образы скоро поселятся в их сознании: разбросанные чемоданы у багажной ленты; кровь на полу; стены в пулевых отверстиях. Им повезло. Сегодня они вернутся домой невредимыми. Какая привилегия – наблюдать за ужасом по телевизору. Одно нажатие кнопки – и ужаса нет.

* * *

Вечером, после новостной программы, Мориц позвонил в общежитие. Студент, снявший трубку, долго искал Амаль.

– Вы слышали, что произошло в Лоде? – спросил Мориц.

– Да, – ответила она.

И тишина в трубке.

– Какое-то безумие, – сказал он. – Японцы и палестинцы.

– Почему бы и нет?

– Что такое НФОП? – спросил он, будто не знал.

– Это доктор Хабаш.

– Кто такой доктор Хабаш?

– Он родом из Лидды.

– Где находится Лидда? – Этого он действительно не знал.

– Лидда – это Лод. Там жил мой дед.

* * *

Есть события, которые никого не оставляют равнодушным. Годы спустя вы все еще помните, где находились и что делали, когда об этом узнали. Но Лод быстро испарился из сознания немцев. Опять какие-то безумцы там, на Востоке. Людей тревожили более насущные проблемы. Осточертевшие олимпийские стройки. Полицейские проверки из-за банды Баадера – Майнхоф [79]. Самолет, разбившийся над Палермо, сто пятнадцать погибших. У соседской таксы гингивит.

* * *

Перед общежитием имени Макса Каде были расставлены деревянные столы и лавки. Тут же стояли барбекю, настольный футбол и колонки, из которых звучали «Дип Пёрпл». Кто-то праздновал день рождения. Стояло почти летнее тепло, но Мориц был в куртке. Во внутреннем кармане лежала коробка с черными жучками.

– У меня плохие новости, – сказал он Амаль. – Редакция отклонила наши фотографии.

Он не обманывал. Новости из Лода лишний раз подтвердили дурной имидж палестинцев. Оказавшись лицом к лицу с Халилем, Шауки и Амаль, Мориц понял, как же трудно будет выглядеть безучастным.

– Да плевать, – вызывающе сказала Амаль.

Похоже, ей и