Мона схватила Мэри-Джейн за руку, встала на ноги и уверенноступила на мягкую землю, перемешанную с сияющим белым ракушечником. Они вышлина пирс, в полную тьму.

– Прекрати болтать чепуху, Мэри-Джейн, но я дам тебетему, над которой тебе следовало бы задуматься, просто на всякий случай, еслитакое произойдет, – сказала Мона. Она попыталась поднять с пола пакет седой, но не смогла наклониться так низко.

Мэри-Джейн только что зажгла фонарь. Она повернулась, светпопал ей в глаза, и лицо сделалось мертвенно-бледным. Фонарь осветил старуюхижину в нескольких шагах от обветшавшего причала и свисавшие лохмотья мха наказавшихся мертвыми ветвях деревьев.

– Боже, сколько всякой нечисти летает здесь в темноте!

– Мона Мэйфейр, у тебя скулы прямо торчат излица! – сказала Мэри-Джейн. – Клянусь Богом, я вижу твои зубы сквозькожу!

– Ох, прекрати сейчас же, ты сходишь с ума. Это светтакой. Ты сама выглядишь как привидение.

Но Мона действительно чувствовала себя кошмарно: общаяслабость, боль во всем теле, даже ступни ног ломило.

– А какого цвета стала твоя кожа! Боже, ты выглядишьтак, будто утонула в ванне из молока или магнезии.

– Я в полном порядке. Просто мне не поднять с пола этипродукты.

– Я подниму все это. Ты обопрись о дерево и передохни.Помнишь, я тебе о нем рассказывала: кипарисовое дерево, самое старое в этихместах? Видишь, там раньше был маленький пруд. Туда семья ходила кататься налодке. Вот, возьми фонарь, ручка не нагревается.

– Он выглядит опасным. В вестернах они всегда швыряюттакой фонарь в амбар, в который героя заманивают негодяи. Фонарь разбивается, ив амбаре непременно разгорается пожар. Мне эта идея не нравится.

– Ну ладно, никто не собирается устраивать здесьпожар, – крикнула Мэри-Джейн через плечо, передвигая один за другим мешкис продуктами и швыряя их с шумом на ракушки. – А кроме того, там нетникакого сена, а если бы и было, так давно бы отсырело.

Огни фар машины освещали болото, прорезая бесконечный лесстволов, толстых и тонких, разломанных пальмовых веток и иззубренных банановыхдеревьев. Вода дышала, вздыхала и капала снова, вздымая застоявшуюся вонь, ивновь становилась недвижной.

– Боже, какое жуткое место, – прошептала Мона, но,как ни странно, ей здесь нравилось. Ей нравилась даже прохлада в воздухе,томная и мягкая, нетревожимая слабым ветерком, но тем не менее колеблющаяся –возможно, из-за воды.

Мэри-Джейн свалила на землю тяжелый ящик со льдом.

– Нет, смотри на другую сторону, когда я сяду в машинуи стану разворачиваться. Смотри туда, где мерцают огни, – и увидишьФонтевро!

Дверца захлопнулась, колеса развернулись на гравии.

Громадная машина повернула направо, и свет фар заскользил потщедушным призрачным деревьям… И вдруг она увидела их: огромные,высвечивающиеся в этом кошмарном свете остроконечные окна аттика, сверкающие имигающие отражавшимися в них огнями машины.

Ночь становилась все темнее, но Мона по-прежнему виделагромадину дома на фоне неба. Впечатление было такое, что дом вот-вот упадет.

Она почти закричала, хотя не была уверена почему. Они немогли выстроить подобный дом, настолько наклонившийся, дом-калеку. Дом подводой – одно дело, но дом, похожий на этот? Даже когда машина отъехала прочь,испустив маленькое облачко белого дыма, она увидела, что свет продолжает горетьв этих немыслимых руинах. Светилось небольшое веерообразное окно над дверью вцентре веранды – свет исходил изнутри дома. Моне на миг показалось, что онаслышит нечто похожее на звуки радио.

Фонарь светил довольно ярко, но вокруг царила непрогляднаятьма. Здесь не было ничего, кроме этого фонаря и неясного, мерцающего света отуглей внутри падающего дома.

Боже правый! Мэри-Джейн даже не осознала, что проклятоеместо повернулось вверх дном в ее отсутствие! Мы должны вытащить оттудабабушку, если предположить, что она еще не утонула без всяких соблюденийприличия в этом забытом богом илистом болоте! Запах был самым отвратительным извсех, которые ей приходилось ощущать. Мона взглянула на небо – оно светилосьрозовым светом, как бывает в Луизиане. Исчезающие деревья тянули друг к другубесполезные маленькие ветки, чтобы соединиться вместе, и мох казалсяпрозрачным: бесконечные вуали из мха. Птицы… Подумать только, как кричат птицы.Самые верхние ветки деревьев были покрыты паутиной. Интересно, это пауки илишелковичные черви?

– Да, место и в самом деле очаровательное, – вслухпроизнесла Мона. – Только вот этот дом, не собирается ли он перевернуться?

«Мама».

«Я здесь, Морриган».

Позади нее на дороге послышался какой-то звук. Боже,Мэри-Джейн бежала к ней, одна, во тьме. Максимум, что она могла сделать, –это повернуться с поднятым вверх фонарем. Спина болела теперь просто невыносимо,а она не могла даже поднять что-нибудь или попытаться дотянуться до чего-нибудь– могла только держать этот жуткий фонарь.

«А эта теория эволюции объясняет происхождение абсолютнокаждого вида на планете к этому времени? Я имею в виду, не существует ли второйтеории: возможного спонтанного развития?»

Мона потрясла головой, чтобы окончательно проснуться. Крометого, она не знала ответа на этот вопрос. Истина заключалась в том, чтоэволюция никогда не представлялась ей логичной.

«Наука дошла до того момента, когда различные видыверований, когда-то отвергнутые как метафизические, теперь снова считаютсявполне возможными».

Мэри-Джейн выскочила прямо из тьмы, она бежала словномаленькая девочка, зажав в правой руке свои туфли на высоком каблуке. Подбежав кМоне, она остановилась, согнулась вдвое, справилась с дыханием и затемпоглядела на Мону.

– Боже, Мона Мэйфейр, – произнесла она сбеспокойными всхлипами; ее смазливое личико блестело, покрытое тонким слоемпота. – Я должна доставить тебя в этот дом, и немедленно.

– Твои колготки разорвались в клочья.

– Ну и пусть. Я знала, что так и будет, – сказалаМэри-Джейн. – Я ненавижу их. – Она подняла ящик со льдом и побежалавниз по пирсу. – Поспеши, Мона. Ты что, собралась помирать при мне прямоздесь?

– Сейчас же прекрати эту болтовню! Малышка может тебяуслышать!